Маркиз де Карабас

Учитывая исход поединка, Сен-Жиль счел слова Морле излишне самонадеянными, и его улыбка сменилась выражением откровенного удивления. Однако высказаться он предоставил брату, который и сделал это с нескрываемым презрением.

— Разве вы вообще можете его чему-нибудь научить? О’Келли позволил себе засмеяться, и младший де Шеньер бросил на него высокомерный взгляд.

— Что вас так забавляет, сударь? Морле ответил за своего помощника:

— Юмор вопроса. В конце концов, учить — моя профессия.

Констан встал.

— И вы льстите себе тем, что можете давать уроки моему брату?

— Это не значит льстить себе. Господин де Сен-Жиль прекрасно владеет рапирой, но в его фехтовании есть недостатки, которые я был бы счастлив исправить.

— У фехтовальщика, который только что показал, что может нанести вам любой удар, какой ему будет угодно?

Тон Констана едва ли мог быть более оскорбительным, но холодная учтивость Морле осталась неизменной.

— О нет. Угодно не ему, а мне.

— Вам?! В самом деле? Значит, вам было угодно получить три удара и ни одного не нанести в ответ?

О’Келли снова рассмеялся:

— Клянусь честью, опасная штука — принимать на веру чужие способности.

Наконец заговорил сам Сен-Жиль:

— По-моему, мы зря тратим время на споры. Вы говорили о моих просчетах, сударь. Не угодно ли вам указать мне на них?

— Именно в этом и заключается моя работа. Я их вам покажу. К бою! Так. А теперь атакуйте, как в первый раз.

Шевалье подчинился. Он начал бой, используя ту же тактику, которая дважды принесла ему победу. Однако на сей раз Морле не только парировал его удар, но быстрым контрударом нанес укол над самым сердцем.

— Этого не должно было случиться, — сказал Кантэн, опуская рапиру, на что последовал горячий ответ:

— Этого больше не случится. Защищайтесь. Шевалье повторил атаку с удвоенной силой и скоростью.

Но и она была отбита из квинты. Шевалье отступил.

— Что это значит? Кажется, до сих пор вы изволили шутить со мной? — спросил он, не пытаясь скрыть раздражения.

Злобный взгляд Констана говорил о том, что он разделяет чувства брата.

— Вы смотрите на учителя фехтования как на обыкновенного противника, шевалье. — Морле был сама любезность. — Прием, который вы использовали, очень эффектен, и я имею все основания предположить, что вы усердно его отрабатывали. Беда в том, что, применяя его, вы слишком открываете корпус. Держитесь боком к противнику. В этом случае, если вам нанесут удар, он будет не так опасен. Защищайтесь. Так. Уже лучше, хоть еще и не то. Уберите левое плечо, чтобы оно было на одной линии с правым. Так. А теперь атакуйте. Прекрасно! Вот видите, когда я держу круговую защиту с захватом, то могу коснуться вас только из квинты. Вот так.

Рапиры вновь были опущены, и Морле обратился к расстроенному Сен-Жилю:

— В непривычной для вас позе вы будете чувствовать себя немного скованно, потеряете в скорости движения, в силе удара и облегчите задачу противнику. Но со временем это пройдет. Остальными недостатками мы займемся после того, как исправим первый, — пообещал Кантэн и закончил словами, нанесшими шевалье самую жестокую рану: — Вы проявили такие способности, что из вас легко будет сделать грозу фехтовальщиков.

Шевалье снял маску, и все увидели, что лицо его потемнело от огорчения. Его и так уже с давних пор считали грозой фехтовальщиков, во всяком случае, он сам считал себя таковым. Он чувствовал себя школьником которого высекли, и ему стоило немалого труда держаться в рамках учтивости. Он натянуто рассмеялся:

— Вы преподали мне урок, и его суть в том, что мастерство в искусстве фехтования доступно лишь тем, кто обучает этому искусству. — Не переставая смеяться, он повернулся к насупившемуся брату. — Кажется, был момент, когда мы чуть не забыли об этом.

— И только потому, — проговорил безжалостный Констан, — что ты обманывал весь свет своими претензиями на славу фехтовальщика.

Оба сочли уместным рассмеяться, тогда как Морле выступил на защиту шевалье:

— В моей академии есть несколько способных учеников, но нет ни одного, рядом с которым я бы не решился поставить вашего брата.

— И что из того? — прозвучал ворчливый вопрос.

— Что из того? Очень многое. Доверьтесь мне, шевалье, и если через месяц вы не станете настоящим мастером, я закрою свою академию.

Когда после продолжительного обмена любезностями трое посетителей удалились, О’Келли сказал Морле:

— Вы будете глупцом, если сделаете это.

— Почему?

— Потому что вы будете учить его тому, как вам же перерезать горло. В чем причина вашей ссоры, Кантэн?

— Ссоры? До сегодняшнего дня я их ни разу не видел.

— И это вы говорите мне? Ладно-ладно. — О’Келли рассмеялся. — Клянусь, нынешним утром вы порядком сбили с них спесь. И куда девалось высокомерие его светлости! Все они одинаковы, эти тщеславные французские щеголи. Глядя на них, нетрудно понять, что они сделали революцию действительно необходимой. Но — дьявол меня забери! — она ничему их не научила, не открыла им глаза на их собственное ничтожество. И все-таки, — закончил он, — хотел бы я знать, что имеют против вас господа де Шеньер.

— Нэд, какая муха вас укусила?