Маркиз де Карабас

Саркастичные упреки графа де Пюизе Д’Эрвийи принимал то смиренно, то с подчеркнутым высокомерием. Они обменивались оскорбительными замечаниями, и однажды в пылу ссоры рука Пюизе потянулась к шпаге. Но тут же опустилась.

— Это может подождать, — сказал он. — Сейчас и без того есть чем заняться. Точнее, что исправить.

Возмущенный Д’Эрвийи мог бы использовать узурпированную им власть и приказать арестовать Пюизе. Но у него хватило ума понять, что этим он поставил бы себя в патовое положение. Он истощил бы терпение шуанов: отлично понимая, кто прав, кто виноват, в свой безграничной преданности графу Жозефу они не остановились бы ни перед чем. Поддайся он настроению — и все эмигранты на Киброне были бы уничтожены. Более того, Д’Эрвийи теперь не мог рассчитывать даже на поддержку эмигрантов. Недавние события открыли им глаза на его бездарность, и многие из них именно в ней видели причину своего бедственного положения. Даже члены его штаба, которых он приглашал на совещания, чтобы получить дополнительную поддержку, теперь, как правило, становились на сторону его противников. Единственным человеком, сохранившим неколебимую верность командиру, был виконт де Белланже.

Вскоре над ними нависла новая угроза. На переполненном людьми Киброне подходили к концу запасы продовольствия.

В канцелярии форта Д’Эрвийи созвал совет и в окружении нескольких дворян, на чью поддержку он безоговорочно рассчитывал, принял приглашенного им Пюизе, который явился в сопровождении не приглашенных графа де Контада, — главы его штаба, Кадудаля — предводителя шуанов Морбиана, и шевалье де Тэнтеньяка. В качестве адъютанта Пюизе на совещание пришел и Кантэн, одетый в красный британский мундир, ставший теперь формой армии роялистов.

Д’Эрвийи принял их, сидя за письменным столом; его офицеры стояли рядом. Он вопросительно посмотрел на пришедших с Пюизе, но воздержался от замечаний и сразу приступил к делу.

Д’Эрвийи коснулся серьезности положения с недостатком продовольствия, после чего предложил участникам совещания одобрить его предусмотрительность, поскольку, оставаясь вблизи моря, они могли рассчитывать, что запасы продовольствия, имеющиеся на британских. кораблях, позволят спасти полуостров от голода. Он был бы весьма признателен господину Кадудалю, коль скоро тот присутствует на совещании, если бы последний употребил все свое влияние и убедил крестьян Киброна сохранять спокойствие.

Пюизе свирепо рассмеялся. Его лицо посерело, глаза были мутны от бессонницы.

— Тридцать тысяч шуанов, тридцать тысяч беженцев и около тридцати тысяч местных жителей, не считая полков эмигрантов. Чтобы провианта иностранных моряков хватило на прокорм ста тысяч ртов на берегу не только враждебном, но и совершенно пустом! Я нисколько не сомневаюсь, что вы говорите серьезно, сударь. Оттого и смеюсь.

То было начало новой бури.

Кадудаль, словно разъяренный бык, шагнул к столу.

— Голод, господа, скоро завершит работу господина полковника — еще одного союзника генерала Гоша, — он бросил гневный взгляд на пожелтевшее лицо Д’Эрвийи. — Клянусь Богом, сударь, республиканцы должны поставить вам памятник за спасение Республики.

Дворяне из окружения Д’Эрвийи не могли спокойно выслушивать подобные слова из уст крестьянина, сам же Д’Эрвийи буквально застыл на стуле.

— Господин де Пюизе, должен ли я просить вас защитить меня от подобных оскорблений или мне следует самому защитить себя?

— Защитить! — взревел Кадудаль. — Кто защитит нас от вас? Кто вытащит из ямы, в которую нас ввергла ваша дурацкая спесь? Кто...

— Спокойно, Жорж! — остановил шуана Пюизе, положив руку на его мощное плечо. — Брань здесь не поможет.

— Это не брань, а ужасная правда, — возразил Кадудаль. — Терпение моих парней на пределе. Они уже спрашивают меня, не для того ли они пришли сюда, чтобы погибнуть ради честолюбия какого-то фигляра! Возможно, они не умеют ходить в ногу, возможно, не владеют секретами построения и прочей казарменной показухой, без чего для господина полковника нет настоящего солдата; но, видит Бог, они знают, что такое настоящее сражение. За тем они и пришли сюда и не намерены, как стадо баранов, дожидаться, когда их поведут на бойню. Похоже, сражение — последнее, что входит в планы господина полковника.

Д’Эрвийи подался вперед, жестом усмиряя негодование своих друзей. Его голос дрожал от сдерживаемой ярости.

— Я не намерен вступать в пререкания с вами, Кадудаль. Я даже не намерен объясняться, поскольку никому не обязан объяснениями.

— Это мы еще посмотрим, прежде чем все кончится, — пригрозил Кадудаль.

— Я лишь выражаю мое глубокое возмущение, — напыщенно продолжал Д’Эрвийи, — тоном, который позволил себе человек вашего положения по отношению к человеку моего положения.

Кадудаль рассмеялся.

— Перейдем к главному, — заявил Д’Эрвийи. — Поскольку те из вас, кто знает Бретань, убеждены, что нет ни малейшей надежды найти здесь пропитание, нам остается вырваться отсюда, — он гордо вскинул голову и продолжил еще более выспренним тоном: — Мы дадим бой этому самому генералу Гошу.