И в тот самый момент, когда, казалось, ничто не могло омрачить общей радости и ликования, вдруг какая-то тень появилась между Кирилкой и солнцем, и какая-то огромная, прямо-таки нечеловеческая рука опустилась на Кирилкино плечо, и чей-то голос громовым басом пророкотал над Кирилкиной головой:
— Эге! Попался! Теперь пийшли до милиции.
И безо всяких церемоний рука потащила за собой Кирилку в сторону станции.
— Честное слово, — закричал Кирилка, упираясь обеими ногами, — я не виноват… я не брал…
Но на милиционера эти слова не произвели никакого впечатления.
— Пийшли до милиции, — упрямо повторил он.
— Кирилка, — прошептал Петрик, — что ж это?
И больше он ничего не мог сказать.
— Кирилка, — тяжело дыша, проговорил Кирилкин отец, — скажи, что?
Опанас же стоял, насупив черные брови и раздув щеки. Он думал сосредоточенно и тяжело.
Кирилку уводит милиционер? Что же он сделал?
А Тяпа готов был разорваться на части. Наскакивая на милиционера, он оглашал воздух гневным лаем.
Нет, нет, нет, он не верил, чтобы Кирилка мог в чем-нибудь провиниться…
— Вот какие все глупости! — сердито воскликнула мама. — Виданное ли дело, чтобы так уводить мальчика? Он с кем-нибудь подрался?
— Та ни! — изумился Степочка.
— Он что-нибудь где-нибудь взял? — еще грознее проговорила мама, решительно наступая на милиционера.
— Та ни, — возмущенно пробасил Степочка, замахав руками, — ничего такого не було́…
— Тогда что же он сделал и зачем его в милицию? — воскликнула мама. — Зачем?
— Так его ж шукают по всем местам… Це хлопчик, якой потерялся… А так ничего худого не було́, — забормотал милиционер, стараясь подальше отойти от рассерженной, мамы.
— Боже мой, — чуть не плача, закричала мама, — ну можно ли так пугать детей? Он нашелся, понимаете? Он нашелся! Это мы его искали, и мы его нашли… Кирилка, не плачь.
— Раз нашелся, нехай и будет с вами! — добродушно прогудел Степочка. — В таком разе я пийшел. Можно без протокола…
Но Петрик был положительно потрясен. Подумать только: в то время как они все просто онемели от страха, его мама оказалась таким храбрецом! Как она разговаривала с милиционером!
— О мама, — воскликнул Петрик, с уважением заглядывая ей в лицо, — ты смелая…
— Конечно, — воскликнула мама, — будешь тут смелой, когда мы все чуть не умерли со страху.
И вдруг Кирилка, который все еще стоял закрывшись руками, зашептал, всхлипывая и вздыхая:
— Честное слово, я не брал тех денег, я забыл в «Гастрономе»…
— Не разоряйся! — с досадой воскликнул Опанас. — Чай-то у тебя целый?
— Целый, — прошептал Кирилка, вытаскивая из кармана замызганный кубик первосортного грузинского чая.
— Ну и ладно… А тую сдачу она давно отдала, я их снес твоей тетке. Можешь не трястись.
— Что я наделала! — вдруг закричала мама. — Я только сейчас вспомнила… Ведь чайник все еще на керосинке…
— Теперь распаялся! — убежденно воскликнул Петрик. — Как же ты?
— Сама не знаю, — печально прошептала мама, — забыла потушить…
— Извиняюсь, но, кажется, я прикрутил вашу керосинку, — немного смущенно проговорил Кирилкин папа.
— Да? — просияв, воскликнула мама. — Большое вам спасибо!
Глава двадцать восьмая. «Снежная Королева»
Лева Михайлов из третьего «Б» последний раз рассматривал шведскую серию, бывшую гордость и славу, а теперь позор и бесчестие своего альбома.
Последний раз, перед тем как расстаться с ней, он смотрел и на верхового, который мчался на алом коне, в алом развевающемся плаще, и на тяжелый золотистый дилижанс, и на легкий парусный корабль, и на пароход с тяжелым хвостом дыма, и на воздушного почтальона — синекрылый быстрый самолет.
Он смотрел на все это, и острый стыд за совершенный и раскрытый обман боролись в нем с горечью предстоящей утраты.
До сих пор у него горели щеки при воспоминании о всех обидных словах, которые пришлось ему выслушать от ребят. И в то же время он не мог, он просто не мог представить себе, что шведской серии не будет больше в его альбоме.
Он несколько раз брал в руки пинцет, чтобы отклеить марки, и снова клал его на стол.
Неужели он видит все это последний раз?
Неужели ему придется отнести эти марки Петрику Николаеву?
А если всем сказать, будто он нес их Петрику Николаеву, а по дороге поднялся ветер и все марки, все до одной, разлетелись по ветру и он не мог догнать ни одной?.. Ни одной, как ни старался.
А пока они полежат, эти марки, в укромном местечке, и когда все забудут про эту историю, их снова можно наклеить в альбом…
Но ведь это еще один новый обман?
И Лева снова представил себе всех ребят. И снова услыхал их голоса и увидал их глаза, их лица. «Обманщики не смеют быть пионерами!» сказали ему сегодня. И это было правильно.
Он пощупал свой пионерский галстук. И вдруг почувствовал, что нет ничего ужаснее, чем лишиться его.
Стараясь не смотреть на марки, чтобы окончательно не потерять мужества, Лева очень осторожно отклеил их все, уложил в прозрачный пакетик и глубоко засунул в карман, чтобы ветер случайно не вырвал их у него из рук и не разнес по всей улице.