Марк Твен

«Около трех часов ночи я бродил по дому в глубокой тишине, как поступаем мы все, когда у нас такое чувство, словно мы что-то потеряли и никогда не найдем, но продолжаем искать, чтобы занять себя. Я наткнулся под лестницей на собаку Джин и заметил, что пес не кинулся приветствовать меня по своей привычке, но брел медленно и печально; помню, он не вошел в комнату Джин. Бедняга все знал? Я думаю, да. Всегда, когда Джин гуляла, он ходил с нею; он был с нею день и ночь. Он спал в ее спальне. Всегда, когда я встречал его внизу, он бежал за мной и, пока я поднимался по лестнице, он шумным галопом несся за мной. Но теперь все было по-другому: погладив его, я пошел в библиотеку — он остался на месте; когда я поднялся наверх — он не последовал за мной и лишь проводил меня взглядом. У него прекрасные глаза, большие и выразительные. Он красивый. Порода — овчарка. Я не люблю собак, потому что они вечно лают, но я любил его, потому что он принадлежал Джин и лаял не чаще двух раз в неделю».

«В своих блужданиях я забрел в комнату Джин. На полке была стопка моих книг, и я знал, что это значило. Она ждала моего возвращения с Бермуд, чтобы я подписал книги, а она отправила. Если б я только знал, кому она хотела их послать! Но я никогда не узнаю. Я их оставлю себе. Она их трогала руками…»

На похороны в Эльмиру (26 декабря) его не взяли — слишком слаб. Продолжал писать. «Метель бушевала всю ночь. И все утро. Снег сыплется из громадных облаков, таких прекрасных — и Джин нет, чтобы это увидеть». «Когда Клара уехала в Европу, было тяжело, но я стерпел, потому что со мной осталась Джин. Я сказал, что мыбудем семьей. Мы говорили, что будем друзьями и будем счастливы вдвоем. Я мечтал об этом, когда Джин встречала меня в прошлый понедельник; я мечтал об этом, когда она вошла ко мне в прошлый вторник. Мы были вместе; МЫ БЫЛИ СЕМЬЕЙ! Мечта осуществилась — о, полностью, совершенно! — и это продлилось целых два дня».

* * *

Зря взяли Джин из-под надзора? Пусть несчастная, но осталась бы жива? Никто этого не знает. Отец уговаривал себя, что случилось меньшее из зол, — он каждый раз, как у него отрывали кусок сердца, приходил в себя именно таким образом. 29 декабря он писал единственной дочери: «Ох, Клара, Клара, милая, я так рад, что для нее все кончено и она избавилась от всего этого — избавилась! Я не поддаюсь унынию и, наверное, уже никогда больше не поддамся. Понимаешь, я был в таком отчаянии, когда понял, что ты уехала так далеко и теперь у нее нет другой защиты и опоры, кроме меня, а я могу умереть в любую минуту, и тогда… что бы сталось с нею тогда? Ведь ты знаешь, она была своевольна и не дала бы собою командовать». Хоуэлсу: «Вернул бы я ее к жизни, если бы мог? Нет… Потеряв ее, я лишился всего и моя жизнь пуста, но за нее я рад, потому что она получила самый драгоценный подарок — смерть».

Клара приехать не могла или не хотела — несколькими месяцами позднее она напишет подруге, что «даже смерть папы и Джин не могут помешать тому стремлению к счастью, которое я сейчас испытываю». В Стормфилд временно переселился Пейн с семьей. Твен сказал, что автобиография закончена, «Смерть Джин» — фрагмент, цитированный выше, будет ее последней главой. Пейн в 1911 году опубликовал «Смерть Джин» в «Харперс мэгэзин», но почему-то не включил ее в текст своей редакции автобиографии, как и Де Вото, — первым волю автора исполнил Майкл Кискис в 1990 году.

По воспоминаниям Пейна, в первые недели после смерти Джин велись обычные разговоры на отвлеченные темы, бильярд забросили, хозяин Стормфилда был вял и рассеян, но однажды сказал, что в ванной почувствовал дуновение воздуха, спросил: «Это ты, Джин?»; дуновение исчезло, но он казался оживленнее обычного в тот день. 5 января 1910 года он в последний раз виделся с Хоуэлсом — говорили о… профсоюзах. В тот же вечер Пейн повез его на Бермуды.

«Неужели я буду когда-нибудь снова весел и счастлив? Да. И скоро. Потому что знаю мой характер. И знаю, что характер — хозяин человека, а он — его беспомощный раб». Белый костюм, бильярд с Вудро Вильсоном, «внучка» Элен Аллен; в начале февраля Король известил всех, что останется жить на острове, в Стормфилд будет только наезжать. О самочувствии — ни слова. 5 марта он дал последнее интервью, которое перепечатали все газеты Америки: «Хотя я не вполне здоров, но и не настолько болен, чтобы порадовать гробовщиков».