Марк Твен

В. И. Ленин, говоря о «свободе печати» в буржуазной республике, указывал на «власть капитала над прессой, которая проявляется во всем мире тем ярче, тем резче, тем циничнее, чем развитие демократизм и республиканский строй, как, например, в Америке»[355].

Письмо Марка Твена является одной из бесчисленных иллюстраций, подтверждающих ленинский вывод.

Твен ненавидел грязную буржуазную «критику», которая выполняет роль негласной цензуры и наступает честному художнику на горло, ненавидел уклад жизни, который грязнит и калечит духовную жизнь писателя и лишает его счастья говорить правду. Он знал, что ему предстоит ожесточенное сражение, и был готов принять бой; несмотря ни на что, он выполнит свой писательский долг — «пусть выходит». А «если бы пришлось ее писать снова, не было бы выпущено так много». Необычайно ценно это признание. С каждым новым произведением Твен становится все смелее, желание бросить в лицо врагу обвинение делалось сильнее всяческих опасений («это жжет меня, это продолжает расти и расти»). Аллегоризм твеновских романов становился лишь небольшим укрытием, из-за которого писатель совершал свои атаки.

Истинный друг Твена — широкий, демократически настроенный читатель — и враждебная ему буржуазная критика одинаково быстро расшифровывали фантастические иносказания произведения, без труда обнаруживая его острую злободневность.

«Янки при дворе короля Артура»- страстный публицистический роман, в котором Твен говорит об угнетении человеческой личности, о праве народа на управление государством, о ничтожестве привилегированных классов, о власти религии и монархии, о жестокости законодательства в государстве эксплуататоров.

После выхода романа из печати злобные нападки реакционной критики стали еще ожесточеннее. Ханжи в литературе то выражали притворное сожаление о «прискорбной неудаче» талантливого писателя, то вопили о «дерзком святотатстве» и «нестерпимой грубости» Твена. Английские реакционные журналы заявили, что «Янки» — «грубая, вульгарная книга», «не для культурного класса».

В ответ на это Твен написал гордое письмо, адресованное Эндрью Лэнгу, известному в то время английскому буржуазному критику, который всегда заявлял о себе как о «почитателе» Твена. Письмо Твена было явно рассчитано на опубликование. Но «почитатель» не счел нужным его печатать. Начало письма было утеряно, однако в сохранившейся части оно весьма выразительно.

«Критика все время считает, — пишет Твен, — что если книга не подходит под стандарт культурного класса, то она не имеет ценности»[356]. И далее писатель-демократ гневно обрушивается на тех, кто пренебрежительно относится к культурным запросам и художественному вкусу народа, кто пишет лишь ради услаждения и похвал представителей господствующего класса.

«Массы никогда не увидят старых мастеров, — продолжает Твен, — это зрелище для немногих, но ремесленник, выделывающий хромолитографии, может поднять их на одну ступеньку вверх в оценке искусства; они не могут иметь оперы, но шарманка с певцами поднимает их немного по направлению к этой далекой высоте; они никогда не прочтут Гомера, но проходящий мимо рифмоплет их времени оставит их выше, чем найдет»[357].

«Я, — продолжает он с глубокой иронией, — никогда не пытался, ни единого раза, помогать цивилизовать культурные классы. Я недостаточно подготовлен к этому и в отношении природных талантов, и по образованию. И я никогда не имел никаких претензий в этом отношении, но всегда искал большего — массы… Моя публика нема, ее голос не раздается в печати, и я поэтому не знаю, снискал ли я ее расположение или только осуждение»[358].

Эта гневная отповедь высокомерным буржуазным критикам и искренняя, глубоко волнующая защита права писателя творить для народа, быть создателем народных эстетических ценностей прекрасно дополняют роман о жизни обездоленных и угнетенных и дорисовывают облик самого Твена-друга народа, чей голос прорывался к своему читателю сквозь все заслоны буржуазной печати.

После выхода романа многие английские «поклонники» таланта Твена из лицемерных друзей превратились в откровенных недругов. Отзвуки полемики вокруг «Янки» слышались долгие годы[359].

А. Пейн, первый биограф Марка Твена, игравший при нем роль секретаря и «друга», писал о романе:

«Янки при дворе короля Артура» не только оскорбил английскую нацию, но многое из романа оскорбило лучшие вкусы соотечественников Марка Твена, и со временем это должно было оскорбить даже самого Марка Твена»[360].

Однако этот «прогноз» не оправдался: спустя много лет Твен не только не «оскорблялся», а откровенно наслаждался, перечитывая свой роман. Незадолго до смерти, в письме к дочери Кларе, 10 марта 1910 года он писал: «Вчера я прочел «Янки при дворе короля Артура» в первый раз по прошествии тридцати с лишним лет. Я остался необыкновенно доволен этой книгой — большой, доставивший мне удовольствие, сюрприз!»[361].

Марк Твен ошибся на десятилетие, когда говорил о «тридцати с лишним» годах, прошло двадцать с небольшим лет.