Марк Красс

— А ведь Антоний прав, — поднялся Гай Юлий Цезарь. — Сенат существует для того, чтобы блюсти законность в государстве. Чем же мы, уважаемые отцы народа, будем отличаться от обычных разбойников, если отправим на смерть римлян вопреки всем существующим законам. Сейчас для нас ясно как день: они преступники и должны быть уничтожены. А ведь спустя несколько месяцев, или лет, Рим взглянет на наше решение по-иному. Не поставят ли Сенату и консулам в вину нарушение законов, установленных нашими мудрыми предками? Не лучше ли арестованных удалить в города, какие покажутся вам достаточно безопасными, и держать их в оковах под стражей до победы над Катилиной? Имущество преступников можно немедленно передать в государственную казну. На это мы имеем право.

— О каких надежных городах ты ведешь речь, Цезарь? Даже консул признал, что во всем Риме не найдется безопасного места, чтобы содержать заговорщиков, — вновь подал голос Децим Силан.

Не успел он занять место на скамье, как поднялся раскрасневшийся от гнева Марк Порций Катон. Это его предок настойчивыми требованиями в Сенате решил судьбу Карфагена. Этот город был словно бельмо на глазу Катона Старшего, он рассорился со всеми сенаторами, но все же добился своего. Между собой сенаторы шептались: «Придется разрушить Карфаген, иначе Катон не даст нам ни минуты покоя». В настойчивости, целеустремленности и любви к отечеству Катон Младший нисколько не уступал предку.

— Не о своих ли друзьях ты проявляешь заботу, Гай Цезарь? Признаться, я удивлен, что вижу тебя здесь, а не у Катилины или Манлия. Ведь у Цезаря долгов больше, чем у Красса денег, а Катилина, как известно, обещает списать все долги.

— Я рад, Катон, что ничего не должен тебе, и ты моих долгов не касайся, — невозмутимо ответил Цезарь на выпад Катона. — Ты сам, Марк Порций, не из дружеских ли чувств помогаешь Цицерону, которому страстно захотелось посмотреть, какого цвета кровь у римских патрициев?

Тут уж не смог сдержаться Цицерон.

— Катон мне друг, но истина дороже, — знаменитый оратор перефразировал известный афоризм греческого философа Платона [23]. — Я уже долгое время не беседовал с Катоном и не виделся с ним нигде, кроме Сената. Единственное, что нас объединяет в этом деле, — наши имена в письме Катилины к Лентулу. Там был длинный список лучших людей Рима, которых следовало уничтожить в первую очередь. А вот твое имя, Гай Юлий Цезарь, там почему-то не значилось.

— В этих списках не было имен и множества других сенаторов. Не хочешь ли ты, Марк Туллий, сказать, что они в сговоре с Катилиной?

— Конечно, нет. Однако, как ни прискорбно, ты, Гай Юлий, недалек от истины. В упомянутом письме не оказалось имен сенаторов Луция Кассия Лонгина и Публия Автрония Пета. Как ты думаешь, где они?

— Публий Пет — твой школьный товарищ, — заметил Цезарь. — Тебе лучше знать, где его искать.

— Их видели торопливо покидавшими Рим, а направились они в сторону Этрурии, — ответил Цицерон на свой же вопрос, пропустив мимо ушей выпад Цезаря. — Я нисколько не удивлюсь, обнаружив этих сенаторов в лагере Катилины.

— Мне кажется, Цицерон, ты хочешь опорочить всех сенаторов, чьих имен не оказалось в проклятом списке. Я даже начинаю подозревать, что его составил кто-то из отцов народа, чтобы поднять свой авторитет накануне выборов.

— Довольно словоблудия, Цезарь — Катон попытался завершить позорную для Сената полемику. — По-моему, все ясно: четверых заговорщиков следует предать казни. Для остальных тайных врагов это послужит хорошим уроком.

Вновь поднялся неугомонный Юлий Цезарь, но Цицерон успел перехватить инициативу:

— Довольно слов, Гай Юлий, мы внимательно выслушали твое мнение. Лично я склоняюсь к мысли, что твое выступление продиктовано не заботой о государстве, а лишь привычкой идти наперекор всем. В свое время ты не побоялся возразить Сулле и первым вернул из небытия имя Гая Мария. Твои смелость и упрямство достойны уважения, но примени их с пользой для государства и в другом месте.

Вечером того же дня консулы, многие из сенаторов и преторы в сопровождении сотни легионеров направились к тюрьме. В подземелье вошли палачи и при свете факелов задушили Лентула, Цетега, Габиния и Статилия. Кое-кто из сенаторов, в том числе и Катон, спустились в подземелье, чтобы убедиться, что дело, стоившее Сенату стольких нервов, наконец завершено.

Цицерон с чувством выполненного долга покинул тюрьму. И тут консул с удивлением обнаружил, что, несмотря на поздний час, форум заполнен народом, и взоры граждан обращены на него. Сенат решил держать в тайне время и место казни, но, увы, известное всего двум людям часто перестает быть тайной.

Цицерон, окруженный ликторами и стражей, приблизился к толпе и громко крикнул: «Они прожили!» Так римляне говорят об умерших людях, когда не хотят произносить слово «смерть».