Марк Красс

Сурена не стал выходить на одну из многочисленных дорог в этом давно обжитом краю. Он пошел прямо через степь с чрезвычайно бедной растительностью, а порой и вовсе лишенной ее. Вскоре начались сплошные пески, затруднявшие движение. Однако парфянские лошади отличались выносливостью, а верблюды и вовсе остались равнодушными к жаре и прочим неудобствам нового маршрута. Воины верили в счастливую звезду своего военачальника и терпеливо переносили все невзгоды.

Лишь Силлак был недоволен маневрами Сурены.

— Мы проделали долгий путь, чтобы показать римлянам свою слабость и убежать от них? — ворчал чернобородый.

— Если ты, Силлак, считаешь, что мы показали свою слабость, значит, цель достигнута, и весь путь от Карр до римского лагеря не напрасен.

— Все было великолепно: мы в считанные дни отняли у римлян города, Карры держались на последнем издыхании. А теперь мы бежим от римлян по горячему песку, и ты, Сурена, весьма этим доволен.

— Нам не удалось испугать врага своей силой, и римляне перешли Евфрат. Так попытаемся стать в их глазах легкой добычей.

— Мы стали ею — ты добился своего, Сурена. И случилось это, когда ты отдал царю всех пеших воинов. С одной конницей против огромной армии римлян мы не устоим.

— Я рад, что Ород ушел в Армению, ибо у войска должен быть один военачальник. Два — это уже плохо. Два человека — это два мнения, и одно, как правило, неверное. Когда рядом с тобой царь, невольно приходится соглашаться. Выигранная битва — заслуга царя, а в неудаче оказывается виновным его военачальник.

— Большая часть войска, уведенная Ородом, — слишком высокая цена за то, чтобы безраздельно властвовать на поле боя.

— Я хорошо знаю, что представляет собой римский легион. В молодости я столкнулся с этой страшной силой, когда помогал Митридату в войне с Помпеем. Я лишь чудом остался в живых. Поверь мне, Силлак, пешие воины бесполезны против римлян. А вот с катафрактариями им еще не доводилось иметь дело.

— Если мы не остановим римлян, царь возьмет наши жизни. Единственное, что может нас спасти от гнева Орода, — это смерть от меча легионеров Красса. И то и другое весьма безрадостно.

— Умирать когда-нибудь придется всем.

— Хотелось бы как можно позже и без чьей-либо помощи.

Сурена рассмеялся, увидев страх на лице товарища.

— Ты неплохо пожил, Силлак. Имел прекрасных рабынь, хорошее вино, много золота, верблюдов и лошадей. Седина тронула твои волосы — это не так мало для человека, имеющего большую власть в Парфии. Тебе ли бояться смерти?

Впереди словно мираж возник небольшой оазис. В тени огромных пальм приютилась деревня из нескольких десятков домов. После долгого пути среди песков этот зеленый островок казался земной обителью богов. Даже Силлак позабыл свои тревоги и радостно воскликнул:

— Эти хижины кажутся дворцами после стольких дней в пустыне!

— Так поспеши насладиться холодным дыханием их земляного пола. Готов спорить, сейчас это лучше жарких объятий красавицы.

Парфяне неторопливо пообедали, пополнили запасы воды и теперь отдыхали в тени деревьев или в крестьянских домах. Солнце уже миновало зенит; неторопливо, но все же нестерпимый зной шел на убыль.

В это время протрубил рог, и оазис ожил. Воины привычными движениями надевали вооружение и занимали свои места в походной колонне.

В центре селения по приказу Сурены были собраны все его жители. Военачальник обратился к ним с короткой речью:

— Парфяне! Страшный и жестокий враг напал на нашу страну. По нашим следам идут римляне, уничтожающие все на своем пути. Я разобью их и прогоню обратно в Сирию, но вы должны помочь мне.

— Мы готовы! Приказывай, Сурена! — раздались воодушевленные голоса крестьян, польщенных вниманием первого после царя человека.

— Интересы Парфии требуют, чтобы ваша деревня была сожжена, причем немедленно. Возьмите с собой все самое ценное, выводите скот и уходите в горы. Хозяева каждого дома получат в возмещение убытков по два десятка золотых. Тот, чей дом загорится первым, получит четыре десятка золотых.

Самые сообразительные из жителей бросились к своим жилищам. Первой была охвачена огнем самая бедная, кое-как накрытая пальмовыми листьями хижина. Ее бывший владелец, сверкая голыми пятками, спешил за наградой.

Невдалеке один из крестьян о чем-то громко спорил с воинами. Он то и дело указывал перстом в сторону довольно внушительного особняка.

— Что хочет этот человек? — спросил Сурена.

— Он говорит, что его дом стоит больше двух десятков золотых, и отказывается его поджечь.

— Всыпать плетей, — приказал Сурена. — А если его дом загорится последним — отрубить голову.

Спустя несколько минут военачальник с удовлетворением наблюдал, как огонь лизал кровлю богатого особняка. Внезапно горящая дверь отворилась, и оттуда вылетел Силлак. К груди он прижимал свой меч, доспехи и какие-то тряпки.

Сурена громко рассмеялся. Воины дружным хохотом поддержали его веселье.

— Что ты наделал?! Я едва не сгорел заживо! — закричал возмущенный чернобородый. — В огне погибла моя лучшая одежда!

— Дорогой Силлак, когда трубит мой рог, все должны выполнять его команду.