Читаем Марк Красс полностью

– Но почему же? – не согласился Помпей. – Овация – это тот же триумф, только пеший. Никто из римских консулов, удостоившихся овации, не счел ее умалением своих достоинств.

Марк Красс тяжело вздохнул:

– Буду откровенен с тобой, Гней. Сенат даровал мне овацию, так как она полагалась и по числу участвовавших в битве, и по количеству уничтоженных врагов, и по числу пленных, но многие отцы народа намекали мне, что даже овация за победу в войне с рабами неуместна и унизительна для столь почетного отличия. Мог ли я после этого принять ее?

"Уж ты не откажешься от почестей по широте души своей", – подумал Помпей.

– Может, ты и прав, Марк, – вдруг согласился победитель Сертория. – Впрочем, слава и тебе досталась немалая. За заслуги в деле спасения отечества тебя увенчали лавровым венком, как триумфатора, а не положенным по овации – миртовым.

– Победа над Спартаком стоит венка из лавра. Скольких военачальников он разбил до меня? Еще немного – и пал бы Рим. Победа над рабами? Нет! Это была победа над войском, созданным по всем правилам. Поражение римских преторов, легатов и консулов доказало, что легионы Спартака ни в чем не уступали римским. Или ты со мной не согласен?

– Дорогой Марк Лициний, я прекрасно понимаю, что Спартак стоит Сертория, но ведь ты же знаешь нашу римскую гордыню, извечное презрение к рабам…

– Так ты считаешь, что наши деяния равны по значимости? – встрепенулся Красс.

– Ну конечно, – утешил его самолюбие Помпей. – Более того, я думаю, тебе пришлось труднее. Ты не имел права на ошибку и поражение.

– Значит ли это, что я могу претендовать на ту же должность, что и ты, Гней?

– О чем ты? – удивился Помпей.

– Мне стало известно, что сенат разрешил Помпею Магну добиваться консульства.

"Так вот откуда твоя непонятная щедрость! Никак тоже метишь в консулы", – Помпей теперь понял причину визита богача.

В разговоре наступила пауза. Помпей предполагал, что Красс будет его о чем-то просить, и наслаждался замешательством самого богатого человека Рима. Красс же думал, как, не унизив собственного достоинства, попросить помощи у своего счастливого соперника. Наконец он решился:

– Если ты, Гней, считаешь, что наши заслуги перед отечеством равны, почему бы и мне не попытать счастья в соискании консульской должности?

– Я не вижу в Риме человека более достойного консульского звания, чем ты, – неожиданно легко согласился Помпей.

– Хорошо, что я нашел поддержку в твоем лице, но получу ли ее от римских граждан? – немного замявшись, продолжил Красс. – Ты, Помпей Великий, – властитель толпы, народ тебя боготворит. Я же на такое отношение к себе рассчитывать не могу: у одних вызывает зависть мое состояние, нажитое годами упорного труда, другие ненавидят меня за децимацию во время войны с рабами. Поверь Гней, у меня самого сердце кровью обливалось, когда пришлось казнить этих трусов, но иначе было нельзя.

– Ты поступил правильно, Марк. Римляне стали слишком заботиться о своей шкуре, поэтому твои предшественники и были биты Спартаком. Они забыли: Рим стал великим оттого, что его граждане ценили отечество дороже собственной жизни.

– Рад, что ты меня понимаешь, Гней, – расчувствовался Красс.

– Можешь рассчитывать на меня и на моих клиентов, – Помпей продолжал поражать богача своей доброжелательностью. – Придется немного потратиться на длинные языки, но зато твое имя будут выкрикивать на каждом углу. Через неделю эти крикуны убедят весь Рим, что Марк Красс – самый достойный кандидат в консулы.

– Кстати, насчет денег, – встрепенулся Красс. – Ведь даже твои клиенты не слишком охотно будут рвать глотки бесплатно. Завтра утром мой управляющий доставит три миллиона сестерциев. Трать их по своему усмотрению. Будет надо еще – дай мне знать, и ты получишь любую сумму.

– Три миллиона – это слишком большие деньги. Я не смогу потратить на твое дело и половины их.

– Денег никогда не бывает много, – усмехнулся Красс.

– Повторяю, нет нужды выбрасывать на подхалимов столь огромную сумму, когда они слушаются и бесплатно, – вновь попытался возразить Помпей.

– И все же я пришлю три миллиона сестерциев, – чтобы закончить разговор, грозивший затянуться до бесконечности, Красс подал руку Помпею. – Благодарю за помощь и теплые слова. Прощай, Гней.

– Прощай, Марк.

После ухода гостя Помпей еще долго стоял в задумчивости. Как человек, хотя и обласканный фортуной, но происходивший из незнатного всаднического сословия, Помпей гордился тем, что первый богач Рима и победитель Спартака пришел просить его о помощи. Помпей Магн с радостью выразил свою готовность оказать содействие сенатору, и здесь он не покривил душой. Просто Помпею хотелось, чтобы Красс был чем-нибудь ему обязан. Единственное что смутило Помпея, – это предложенные Крассом деньги. "Не будет ли это выглядеть так, будто он меня купил?" – размышлял он.

Об одном лишь не подумал Помпей: должность консула ему придется исполнять вместе с Крассом. Как выяснилось позже, это было главное, над чем стоило задуматься Помпею Магну.

<p>Консулы</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза