Марк и Эзра

– И вдруг вы осознаете себя кем-то другим. Совсем другим. Иногда даже не мужчиной. Вы можете пережить чувства женщины, которая все утро красилась, чтобы быть красивой для мужа, а он не заметил. Этот момент. Эти оттенки разочарования и обиды пронизывают вас. Во всех красках. Это так больно, но так красиво.

Халик снова посмотрел на Кауфмана. Тот молча закурил, не перебивая.

– А потом вы снова идете на работу. Внутри плещется эта гамма чувств, которую некуда деть. Вы заглядываете в глаза коллегам, как бы пытаясь разделить это. Но безуспешно. Никто не понимает. Да и не может. Да в общем-то плевать. Но так бывает и дома. Вы видите видение посреди ночи, потом поворачиваетесь и говорите жене: «Это невероятно! Представь себе, как чувствуется тоска старого гонщика, когда он приходит на трек через двадцать лет после завершения карьеры. Какая гамма чувств». Жена смотрит на вас, а в ее глазах только удивление и легкий страх. Она, конечно, кивает, мол, да, так и есть. Но вы же понимаете.

Халик замолчал. Кауфман некоторое время смотрел на него, потом понял, что продолжения не будет.

– То есть главная беда в том, что тебя не понимает жена? – спросил Марк.

– Нет. Хотя и это тоже. Не понимает в общем-то, никто. Но есть вещи похуже. На работе начальник говорит: «Халик, если ты хорошо постараешься, то я выпишу тебе премию», – передразнивая и гиперболизируя голос начальника, сказал гость. – А я сижу и думаю: что мне эта премия? Что такого я куплю на эти деньги? Зачем? Неинтересно. Ничего неинтересно. Жена все время ругается, что я не обращаю на нее внимания. А что я могу поделать, я ни на что не обращаю внимания. Не специально, просто то, что внутри, не оставляет возможности даже думать о чем-то другом. И чем дальше, тем хуже. Я все больше времени провожу в каких-то видениях и мечтах. Недавно читал статью про войну. Ничего особого, там просто описан бой за какую-то высоту. Даже не знаю, где это. Там написано, что погибло шесть тысяч человек из семи участвовавших в бою. Чуть не расплакался. Прямо в автобусе. – Халик сокрушенно покачал головой. – Главная беда в том, что тот мир, который я вижу в видениях, настолько глубже и многоцветней этого, что меня мало что интересует в этом. Потеряю работу? Да и черт с ней. Не пугает. Уйдет жена? Жалко, конечно, но я ее понимаю. Родственники будут считать чокнутым? Наверное, так и есть. Мне кажется, что однажды я потеряю все, блуждая в фантазиях.

– Вполне возможно. Но почему бы просто не сходить к психологу? – спросил Кауфман, выпуская струю дыма.

– Мне кажется, что это не в моей голове. Понимаете? Оно, наоборот, снаружи.

– Допустим, но уж твоя реакция на это точно в твоей власти. Ладно, так или иначе, чего же ты хочешь?

– Заберите это. Я хочу стать нормальным. Как другие. Ходить на работу и не думать о том, что каждая секунда в офисе – это ужасная трата жизни. Что каждую минуту, когда моя голова занята этой никому не нужной чушью, я мог бы пережить что-то невероятное. Но я на работе. Понимаете? Мне неинтересно, во что оделась вчера подружка жены, а она обижается. Плевать, что у брата коллега – идиот. Я не хочу насильно возвращать себя в этот мир, – снова затараторил Халик. – Чтобы не болело! Вот тут! Чтобы все было просто!

– Может, тебе книжки писать? Совмести приятное с полезным.

– Я пробовал, – махнул рукой Халик. – Не получается. Я пытался переносить то, что чувствую, на бумагу. Только чернила перевожу. Если говорить образно, то получается хромой трехногий урод вместо арабского скакуна. Выглядит это примерно так. Я вижу видение, переживаю что-то невероятно красивое и чарующее. Передо мной будто бы горный ручей непередаваемой красоты. Я опускаю в него руки, чтобы зачерпнуть ледяной воды. И вот она у меня в ладонях. Обжигающе холодная. Свежая. И бегу, стараясь не расплескать. Чтобы принести хоть немного этой воды тем, кто ее не пробовал и даже не видел. Тем, кто сам к ручью прийти не может. Но, как понимаете, когда я прихожу к ним, на моих ладонях несколько мутных теплых капель. Это так больно. Все, что я пробовал писать, вызывает у меня ярость и отвращение.

– Ну, думаю, для того чтобы текст передавал всю полноту видения, нужно мастерство. Тренируйся, – философски заметил Марк.

– Я не могу. Просто заберите это. Я устал, – опустил голову Халик.

– Правильно ли я понял, что ты просишь меня забрать дар, за который иные продали бы душу? – удивился Кауфман.

– Да. Чтобы стать нормальным.

– Нормальным как кто?

– Как мой отец. Или дед, да и прадед. Все мужчины в моей семье были военными. Настоящие мужчины, надежные, – с какой-то завистливой гордостью сказал Халик.

– Я не знаю твоего отца и деда, но твой прадед был самым паршивым и недисциплинированным военным в мире. И не держал слово. Да он даже не здоровался при встрече! Вечно себе на уме. Это был ужасный человек с невыносимым характером! Ты вообще в курсе, что он семь раз женился? Это был настоящий говнюк! – Марк даже закашлялся.

– Вы его с кем-то путаете, – уверенно сказал Халик.