Марк Бернес в воспоминаниях современников

Помню наш приезд в закрытый военный городок на Урале, принадлежавший к категории элитных. Марк должен был дать концерт, но заметил сразу же, как вальяжно развалившаяся в креслах публика свысока посматривала на него и его оркестр (с видом: «Ну давай, делай!»). Марк тут же повернулся к музыкантам и скомандовал: «Без аплодисментов, пожалуйста». И они провели концерт на одном дыхании, не дожидаясь оваций. Показали, что от этих людей они им не нужны. По большому счету, для Бернеса это были мелочи — по сравнению с тем, что он уже с волнением видел на своих концертах. Например, как многотысячный зал в «Лужниках» вставал после исполнения песни «Враги сожгли родную хату».

Тогда, в начале 1960-х — это уже было после полосы травли Бернеса — его с огромной радостью приглашали на очень интересные встречи в редакцию газеты «Комсомольская правда» — той самой газеты, где был опубликован когда-то гнусный сфабрикованный материал против него. Теперь в редакции был устроен клуб «Землянка»: на длинном столе стояли солдатские каски, котелки, горели свечи. И Бернес пел…

Но он по-прежнему был чужим среди того, что сейчас называется словом «тусовка». Все годы нашей совместной жизни он, в сущности, совсем не пил, а ведь это очень важно для «тусовок»: если ты не пьешь — ты не свой, ты сидишь «белой вороной». Я помню кинофестиваль в Сочи, когда всех актеров пригласили на пароход, а Марка не пригласили, потому что он «не свой». Потому что он недавно ходил в горком партии, с возмущением, почему польской актрисе не разрешают выйти на сцену в брюках. Он постоянно чем-нибудь возмущался: «Как это можно! Что это такое!» Он никогда никому не поддакивал, говорил то, что думал. Если было надо для дела, он, как человек бескомпромиссный, шел напролом. Газеты читал внимательно, умел читать их между строк, мог сказать о том, что будет завтра. Верил только себе. Нелегко было предугадать, когда после смеха и шутки он вдруг замкнется — станет угрюмым и раздражительным. Высказываясь, он ничуть не задумывался, как это отзовется на его же судьбе. Поэтому его не включали ни в одну официальную делегацию Союза кинематографистов.

Как известно, за два года до того, как мы встретились с Марком, на него ополчилась «система» — сильные мира сего. На фоне творческого простоя, в котором он тоже не был виноват, — даже сфабриковали уголовное дело. Нелегко было отбиться от этих нападок. Они стоили Марку половины жизни. Лживые выдумки фельетона «Звезда на „Волге“» были обнародованы в газете по заказу всесильного тогда А. Аджубея, зятя самого Хрущева. И сейчас еще жив человек, который может опровергнуть эту газетную ложь, — Николай Ларин. Тогда, в 1958 году, он ехал с Марком в его машине и давал показания по этому состряпанному милицейскими органами делу.

Сведение счетов с Марком основывалось на давнем недоброжелательстве к нему властей и спровоцировано было тем, что Хрущев рассердился на него в присутствии Аджубея. На заключительном концерте в «Лужниках» после завершения работы XIII съезда комсомола Марк спел столько песен, сколько было предписано протоколом. Спеть больше хотя бы на одну — было строжайше запрещено. Но зал после его выступления взорвался: публика вновь требовала Бернеса. А Марк не вышел, потому что не имел на это права, получить же разрешения на выход было не у кого. Хрущев громогласно заявил, что Бернес зазнался, не хочет удовлетворить народ. Все это было чистой воды недоразумением. Но всем этим и воспользовался сидевший в одной ложе с Хрущевым Аджубей, который чисто по-мужски завидовал Марку: они не поделили тогда расположение одной известной актрисы ^{127}.

Дальше началась настоящая кампания травли, что по тем временам имело не шуточные последствия. Кроме клеветы, позора, человек как бы исключался из всей общественной и творческой жизни. Тогда подобные публикации в центральной печати автоматически означали очень многое: вето на киносъемки, на концерты, на загранпоездки…

Прошло время… И вот однажды, уже в пору нашей совместной жизни с Марком, мы плыли на теплоходе с группой журналистов в Алжир. В их числе был и сам Аджубей. Мы вышли из Одессы. Потом — через Констанцу — приплыли в Варну. Журналисты веселились, на этом теплоходе царил такой невероятный разгул, что Аджубей не снимал своих темных очков. А Марк в Констанце сказал мне: «Значит так: из каюты ты не выходишь». Марку же было интересно, что там у них делается. Они столкнулись с Аджубеем, и тот понимающе спросил: «Ну что, запер ее в каюте?»

Потом там же, в Констанце, Аджубей сел не в машину, которая была ему подана персонально, а к нам в автобус — третьим на двухместное сиденье (нас везли на какую-то экскурсию). Впереди нас сидели Полевые — Борис Николаевич с женой Юлей. Они все время поворачивались к нам, заинтересованные тем, что позади них происходит. И когда мы вышли из автобуса на улицу, Аджубей сказал Марку: «Извини меня за все, что было». Марк ответил ему: «Алеша! Все забыто. Я это даже не вспоминаю». С момента гадкой, жестокой истории прошло около пяти лет…