Безусловно, как человек опытный и тонко чувствующий людей и ситуации, Бернес сразу же понял, что мой муж, занятый своими бесконечными похождениями, не уделяет мне никакого внимания. А сам Марк Наумович уже четыре года был вдовцом и — тоже человеком одиноким. Мало того, в момент нашего знакомства, когда ему исполнилось всего 49 лет, он продолжал переживать в творческом плане тяжелейший период. У него был ершистый характер, он органически не мог никому льстить и лебезить перед кем-то. Всего год-два тому назад прокатилась несправедливая травля его в газетах, его перестали снимать в кино, редко приглашали выступать. У него были постоянные сердечные приступы. В этот период «небытия» ему иногда казалось, что наступает конец. Таким он встретился мне на грани нашей новой, теперь уже общей жизни. Позже он пел — и о себе тоже:
В эти же дни Бернес начал возить меня по своим друзьям — к Фрэзам, Пясецким: как бы показывал меня, чтобы они увидели, с кем он сейчас {126}.
Случилось так, что накануне ноябрьских праздников Марк вез меня днем домой на своей машине, и я увидела впереди машину мужа. Я сказала: «Мы должны приехать раньше, чем приедет эта машина». И он привез меня раньше! Но муж, видимо, вдруг задумался над тем, где же я могу бывать. Марк пригласил меня встречать ноябрьский праздник вместе с ним в Доме кино. Но я отказалась: как я могу, когда у меня есть семья, муж? Но в те праздничные дни, когда мы с мужем были в какой-то компании, я тихо сказала своей приятельнице: «По-моему, я уйду от Люсьена». Она изумилась: «Как это так?» Я сказала: «Вот так». И добавила: «Просто мне кажется, что я гораздо нужнее Марку, чем Люсьену. У Марка ведь дочка без матери! Думаю, что и мне там будет лучше, чем здесь».
Через несколько дней уже сам Марк сказал мне: «Как ты можешь так жить! Давай, уходи от него, начнем новую жизнь. Все будем строить по-новому. У нас двое детей. А у меня снова появится стимул работать».
«Уходи»… Легко сказать! Тем более — так вдруг. Ведь у меня были сын, свекровь, бабушка, две домработницы… В одну минуту такое трудно решить. Позже Марк признается мне, что сразу же, после того как увидел меня, он мысленно сказал сам себе: «Я ее уведу». Он очень хорошо чувствовал, что надо женщине, и каждая из них считала, что она ему нравится. Но ведь надо понять, что мы оба встретились в трудный период наших личных судеб, и после всего пережитого мной — с моей стороны не было «любви с первого взгляда». Было большое уважение, которое переросло в любовь. Но как быть? Как разрешить все и как решиться?..
Вскоре после этого разговора я слегла в больницу. А Марк уже ходил по Москве и говорил о наших отношениях, чего я не знала. Говорил, что Лиля — его судьба, что это — его «лебединая песня», что она поможет ему подняться, жить заново.
В том достаточно определенном кругу, где знали Бернеса, шли разговоры о нас. И когда муж приехал забирать меня из больницы, он сразу же, как мы сели в машину, спросил меня: «ЭТО — правда?» Я, не уточняя, сказала: «Да!»
Было это между десятью и двенадцатью дня. И до вечера, часов до пяти-шести, муж мотал меня после больницы на машине по всей Москве, грозил броситься вместе со мной и машиной с моста и тем закончить эту историю.
Когда же мы приехали домой на Ленинский проспект, он позвонил своему приятелю, с которым очень дружил: «Виктор, приходи! Надо решить проблему». Тот пришел, и они заломили мне руки назад. Сначала я все время твердила: «Я уеду к маме, уеду к маме». Потом, когда мне все это надоело (а я знала, что Марк в это время ждет меня), я сказала им уже прямо: «Я уеду к Марку». И тогда Люсьен сказал: «Виктор, ты ее держи, а я поеду к нему».
Он подъехал к дому Бернеса на Сухаревской (в те годы Малой Колхозной площади), где на углу, недалеко от своего подъезда, стоял на улице Марк, ожидая, что я сейчас подъеду к нему. Конечно, я точно не знаю, какой между ними произошел разговор. Марк мне рассказывал потом, что первое, что сказал ему Люсьен, было: «У меня же есть сын!» — «Ну, я его съем!» — пошутил в ответ Марк. Потом предложил уже серьезно: «Слушайте, мы же с вами взрослые люди! Поедем сейчас к ней, и пусть она все решит сама».
Они ехали по Москве — с Сухаревки до дома № 13 на Ленинском проспекте — и у каждого светофора, когда зажигался красный свет, останавливали свои машины и Люсьен кричал в окно: «Это вы посылали ей цветы?» Марк говорил: «Да!» Загорался зеленый — ехали дальше. У одного из следующих светофоров Люсьен спросил: «А вы с ней спали?» А я ведь у него даже дома не была! Но Марк рассказал мне, что у него «сработало» мгновенно: если он скажет «нет», то все пропало: «Тогда я тебя потерял». И поэтому он ответил ему: «Да!» Это был точный психологический расчет.