Марк Аврелий

Героду Аттику тоже пришлось явиться в Сирмий, поскольку дело рассматривалось лично императором. Он прибыл с великолепной свитой: секретарями, интендантами, слугами, и разразился гневом, узнав, что его противники поселились рядом с дворцом, а император посылал к ним узнать, не нуждаются ли они в чем-нибудь. Ему же со всей свитой отвели какую-то башню в предместье. Дело было в том, что его не любила Фаустина — видимо, из-за его размолвок с Антонином, когда тот был наместником Азии. Как пишет Филострат, она дошла до того, что научила малышку Вибию Сабину просить отца, ласкаясь с ним у него на коленях, «ради любви к ней выручить бедных афинян». Затем на человека, который мог все купить и всех очаровать, кроме Фортуны, обрушилось несчастье: двух дочерей его интенданта Алкимедона, подававших ему еду и питье (Герод их удочерил и воспитывал, как своих), убило молнией, ударившей в башню. Перед судом предстал сраженный горем старик; забыв все свои ораторские приемы, он принялся обвинять Марка Аврелия: «И вот благодарность за прием, который я, по твоей просьбе, оказал Веру, когда он был в Афинах! Теперь же ты принесешь меня в жертву капризам женщины и маленькой девочки!» Префект претория Бассей Руф, по должности председательствовавший на суде, обнажил меч: «Так ты ищешь смерти?» Герод возразил ему: «Друг, в мои годы человеку уже ничто не страшно», — и вышел. Клепсидра[54] была еще почти полной.

Марк Аврелий даже не пошевелился. «Перед судом он так сдерживал себя, что никто не видел, чтобы он хоть раз нахмурился или переменился в лице, а ведь это случается и с самыми беспристрастными судьями», — замечает Филострат. Император предоставил слово афинянам и спокойно слушал их, пока они не прочли постановление народного собрания Афин, обвинявшего Герода в том, что он медоточивым красноречием ввел людей в заблуждение. «Увы, — воскликнул Демострат, — горек был этот мед, и счастливы те из нас, кто умер от чумы!» Тогда, пишет Филострат, император на глазах у всех разразился рыданиями. Мы не обязаны ему верить: его рассказ часто страдает от излишней любви к эффектам. Но вполне возможно, что для Марка Аврелия эта сцена действительно была слишком тяжела. Для него таким же потрясением стала необходимость осудить старого друга, человека, жившего когда-то в доме его матери, самого знаменитого оратора того времени, только что провалившегося у него на глазах, как и громогласные заявления афинян. Суд благоразумно решил, что те жаловались не только на самого Герода, но и на его отпущенников, и главным виновным счел Алкимедона, признав при том, что он уже наказан гибелью дочерей.

У таких тяжелых драм не бывает красивой развязки. Считают, что Герода не осудили формально на изгнание, но просили не выезжать из имения в Марафоне, куда к нему по-прежнему приезжали ученики из Афин. Он недолго ждал, чтобы по своему обыкновению возобновить отношения с Марком Аврелием, написав ему жалобное и вместе с тем вызывающее письмо. Император все понял и отправил примирительный ответ, позволивший старой суперзвезде сохранить лицо. Вскоре мы вновь увидим их вместе в очень важном деле.

Глава 8 ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ (175–176 гг. н. э.)

Тут уж так явственна твоя погрешность, раз ты человеку, имеющему такой душевный склад, поверил, что он сохранит верность.

Марк Аврелий. Размышления, IX, 42

Кассий: жребий брошен

В середине апреля 175 года Сирмий стал дипломатической столицей. Никто уже не удивлялся, что по городу свободно ходят германские и сарматские вожди в сопровождении телохранителей. Римляне не торопились заключать мир: им было нужно, чтобы этот мир был прочен — ведь если бы легионы вернулись в родные лагеря, их трудно было бы повернуть обратно. Кроме того, они хотели выиграть время, чтобы усилить постоянные укрепления, оставляемые в придунайских областях. Они уже укрепили передовые позиции у квадов и маркоманов — иные находились в сотне километров севернее Дуная. Необходимо было нейтрализовать и неприятный сарматский выступ на Венгерской равнине. До чего могли дойти требования римлян, никто так никогда и не узнал. Хватит ли у них сил и амбиций попытаться присоединить нынешние Чехию, Моравию, Нижнюю Баварию и Венгрию, ограничатся ли они протекторатом с военными опорными пунктами или обширной нейтральной зоной к югу от Десятинных полей? Неужели Марку Аврелию удавалось то, перед чем пришлось отступить Цезарю, Друзу, Тиберию, Домициану, Траяну? Какое неодолимое препятствие перед ним стояло: географическое, военное, этническое? Быть может, наш философ и сделал бы этот решающий исторический шаг, но тут случилось чрезвычайное происшествие, которое потрясло все его царствование.