Марк Аврелий. Золотые сумерки

После некоторой паузы, оглядев себя в металлическое зеркало и погрозив пальцем, уже вслух назидательно добавил.

— О том всегда помнить, какова природа целого и какова моя, и как они согласуются.

Он повернулся к Феодоту, державшему полотенце.

— Заруби себе на носу, что в космосе нет такой силы, которая запрещала бы тебе поступать и говорить сообразно природе, чьей частью ты являешься.

Он помахал указательным пальцем у того перед носом, с размеренной, занудливой назидательностью грамматиста* продолжил.

— Всякий час помышляй, Феодот, о том, чтобы с римской твердостью, любовно, надежно, справедливо, благородно, отрешившись от всех прочих побуждений, выполнять то, что тебе доверено.

Феодот вздохнул, с тоской глянул в сторону.

— Я не римлянин, господин, я — грязный гречишка.

Принцепс пожал плечами.

— Это же ваша мудрость, Феодот.

— Это мудрость свободных, господин. Я же раб.

— Я не держу тебя.

— Куда я пойду? Рядом с вами спокойнее.

— В завещании я освобожу тебя, получишь кое-что на обзаведение.

— У нас в Беотии говорят: не кличь смерть, она сама тебя найдет. А вам следует пожить подольше. Я подожду со своей свободой… — Феодот сделал паузу, затем, заметно поколебавшись, спросил. — Господин, вот вы все пишете и пишете по ночам. Это помогает? Может, лучше женщину пригласить, она хотя бы согреет, ублажит. Полюбитесь, поболтаете, все легче на душе станет. А то вы все с собой да с собой… как-то не по — человечески.

— А как по — человечески? Помнишь, одно время я тебя домогался? Ты, молоденький, красавчик был. Это по — человечески?

— А и взяли бы меня в любовники, какой спрос! Правда, кое-кто говорит, что это грех. За такие штучки, мол, гореть вам и мне в Аиде.

— Ты тоже поверил в сказки распятого галилеянина?

— Нет, господин. С вами поведешься, во всем начнешь ведущее да необходимое усматривать, велениям мирового разума подчиняться, — он на мгновение задумался, потом вздохнул. — А вдруг и в самом деле в Аид попадешь? Страшно.

— Страшно губить себя пагубными страстями. Страшно отвращаться от своего ведущего. Страшна вера во всяких шарлатанов. Страшно работать спустя рукава.

Феодот покивал.

— Ну да, ну да…

С утра император решил не тревожить желудок, того гляди, объявят тревогу. На завтрак, по обычаю германцев, выпил прокисшего молока, закусил черствым хлебом. Феодот предупредил — все очень вкусно, сам пробовал. Император полакомился медком — в этом не мог себе отказать, любил сладкое. Съел немного — Феодот прямо из-под носа унес кувшин с медом. Марк Аврелий с вожделением глянул кувшину вслед.

Когда раб убрал грязную посуду, принцепс принялся за дела.

Для начала просмотрел корреспонденцию.

Первым лежал отчет воспитателей наследника. Воспитатель Коммода доносил о небрежении, которое выказал сын к наукам, о его «лукавстве» и «дерзком нежелании признаваться в совершенных проступках». Наказание розгами переносит терпеливо, при этом бормочет что-то про себя и угрожает воинам из преторианской когорты, призванным внушить наследнику уважение к наукам и ученым, отрубить головы. Особыми способностями отличается в тех занятиях, которые не соответствуют положению императора, например с удовольствием лепит чаши, танцует, поет, свистит, прикидывается шутом. Целыми днями играет в охотника, причем пуляет в придворных настоящими боевыми стрелами, правда, с тупыми наконечниками. Недавно в Центумцеллах обнаружил признаки жестокости. Когда его мыли в слишком горячей воде, он велел бросить банщика в печь. Тогда его дядька, которому было приказано выполнить это, сжег в печи баранью шкуру, чтобы зловонным запахом гари доказать, что наказание приведено в исполнении.

Марк в сердцах помянул секретаря — ничего не скажешь, хитер Александр. Неспроста положил сверху именно это письмо ….

В следующем послании, запечатанном личной печатью, префекта города* (сноска: Префект города (Рима) — одна из магистратур, введенных императорами и шедшая вразрез со старыми республиканскими формами управления. Он назначался принцепсом на неопределенный срок, был ответствен только перед ним, имел в своем распоряжении войска (7 городских когорт), мог единолично выносить приговоры по уголовным преступлениям. Главная обязанность — охрана порядка в Риме.)