Марк Аврелий

«Вечный эдикт», составленный величайшим юрисконсультом той эпохи Сальвием Юлианом, самим названием показывает, до какой степени римляне полагались на свою юридическую деятельность — даже если слово «вечный» здесь надо понимать более скромно, в смысле «постоянный», в противоположность временному. Юлиан был уроженцем Гадрумета в Тунисе, происходил, очевидно, из семьи римских поселенцев и сделал в Риме блестящую юридическую карьеру. Адриан ввел его в Императорский совет и удвоил ему жалованье, чтобы удержать его там. Этот исключительно строгий и ясный ум сыграл, возможно, сам того не зная, исключительную цивилизующую роль: он упорядочил нормы права. На этой стадии развития античного общества не было ничего важнее. До тех пор римский закон, уже около тысячи лет опиравшийся на Двенадцать бронзовых таблиц, развивался лишь благодаря эмпиризму так называемого преторского права. Каждый претор (высший судебный чин), вступая в должность на очередной год, объявлял свою программу, то есть правила своего судопроизводства, и тем самым на свой лад толковал закон. Даже если произвол ограничивался здравым смыслом, чувством справедливости и апелляционными процедурами, беспорядок был неизбежен. Адриан решил положить этому конец.

Сальвий Юлиан почти ничего не выдумал, но расчистил заросли и сделал просеки в запущенном лесу, который двести лет спустя вновь почистил Феодосий, а триста — Юстиниан. Кодификация отнюдь не остановила развитие права, а создала в нем пространство для творчества, как в следующем поколении, при Северах, показали знаменитые специалисты по государственному праву: Папиниан, Павел и Ульпиан. Но Юлиан не был прогрессистом: он принадлежал к более консервативной из двух крупнейших школ философии права при Империи — так называемой сабинианской. Другая, прокулианская, считалась новаторской. Чтобы понять разницу между ними, приведем такой пример. Если у сабинианца спросили, кому принадлежит стол, сделанный столяром из моего дерева, то он ответил бы, что мне, поскольку существо вещи — материя, а она не меняла собственника. Прокулианец возразил бы: столяру, потому что форма изменила природу вещи. Это уже Средние века и даже еще более позднее время: ведь основные принципы права, которым учат сейчас в университетах, — все те же принципы этих римских школ.

Отныне император, издающий эдикты и рескрипты, вполне естественно привлекал в свой Совет лучших юрисконсультов. Марк Аврелий завоевывал уважение у Сальвия Юлиана и учился вместе с его внучатым племянником Дидием Юлианом, который позднее стал одним из его главных военачальников. В Императорский совет при нем входили два ученика Сальвия: Волузий Мециан и Корвидий Сцевола. «Больше всего он любил советоваться с юрисконсультом Сцеволой», — передает Капитолин. Странно, что историк не упоминает имени, оставшегося в веках: Гая, автора «Институций», до сих пор хранящихся во всех университетских библиотеках. Гай для нас так и остается знаменитым незнакомцем. Вероятно, он не занимал государственных постов, но был весьма уважаем: его «Руководство права» переписывали все студенты-юристы. Уже в последние годы Империи «Руководство» было потеряно и в XIX веке обнаружено на обороте рукописи святого Иеронима. Эта находка, начиная со знаменитой формулы «Руководства» «Всякое право относится к лицам, действиям или вещам», перевернула все современное учение о праве. Возможно, никому не известный Гай входил в число «мудрецов» (prudentes), частные мнения которых, если они совпадали между собой, приобретали силу закона. Таким образом, правотворчество и юриспруденция все отчетливей становились прерогативой весьма обособленной корпорации, которая обладала доверием и служила совестью самого высокопоставленного из своих членов — самого императора.

Охватить одним взглядом и оценить законодательное и регламентаторское творчество Марка Аврелия трудно. Традиция, что естественно, особенное значение придает его деятельности, касавшейся состояний частных лиц. Действительно ясно, что пора было навести порядок в семейных делах, издавна оставленных произвольным решениям: «Он первый создал должность претора по опеке, надзиравшего за опекунами, прежде дававшими отчет лишь консулам. Он издал новые законы о наследстве, об опеке отпущенников, о материнском имуществе, о доле сыновей в наследстве матери». Сохранились тексты относительно положения сирот, отпуска рабов на волю, приданого: они свидетельствуют об элементарном стремлении защитить слабого, но еще больше — о простой необходимости равновесия и единообразия. Напрасно было бы искать в этих текстах дух высокого гуманизма, носителем которого был философ Марк Аврелий. Неужели он, как думают многие, был так далек от жизни, так нерешителен, а то и лицемерен, что величие его души привело лишь к отдельным незначительным реформам?

«Самую малость продвинуться»