Марионетки мироздания

Бартон открыл ржавую дверь и вошел. Высохший старичок сидел за прилавком, словно затаившийся паук: в полутьме видны были только очки в металлической оправе, жилет и подтяжки. Со всех сторон его окружали листки бумаги и карандаши. В магазине было прохладно, даже холодно, повсюду царил беспорядок. Бартон прошел между рядами запыленных товаров и подошел к хозяину. Сердце его колотилось как безумное.

– Послушайте… – начал он.

Старик взглянул на него поверх очков.

– Вы что-то хотите? – спросил он.

– Вы уже давно здесь?

Старик поднял брови.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– Этот магазин! Этот город! Вы уже давно здесь?

Старик помолчал, потом поднял узловатую руку и указал на табличку на латунном кассовом аппарате – 1927. Магазин открыли двадцать шесть лет назад.

Двадцать шесть лет назад Бартону был год, значит, магазин стоял здесь, пока он рос. Рос в Миллгейте. И все же он никогда прежде не видел этого магазина. И этого мужчины тоже.

– Давно вы живете в Миллгейте? – настаивал Бартон.

– Сорок лет.

– Вы меня узнаете?

Старик недовольно кашлянул.

– Никогда вас не видел, – ответил он.

Оба помолчали, причем старик упорно избегал смотреть на Бартона.

– Меня зовут Тэд Бартон, я сын Джо Бартона. Помните Джо Бартона? Рослый мужчина с широкими плечами и черными волосами? Мы жили на улице Сосновой в собственном доме. Не помните? – Его вдруг охватил страх. – А куда делся старый парк? Я часто играл там и помню – там стояла пушка времен Гражданской войны. А школа на улице Дугласа… когда ее снесли? Мясной магазин миссис Стази… Что с ней стало? Умерла?

Старик медленно поднялся со своего стула:

– Вас, наверное, хватил солнечный удар, молодой человек. Нет здесь никакой Сосновой улицы. Нет.

– Сменили название? – спросил сбитый с толку Бартон.

Старик оперся пожелтевшими руками на прилавок и в упор посмотрел на Бартона.

– Я живу здесь сорок лет, – сказал он. – Приехал сюда, когда вас еще и на свете не было, и никогда тут не было ни Сосновой улицы, ни улицы Дугласа. Есть здесь небольшой скверик, но он слишком мал, чтобы называть его парком. Вы, наверное, перегрелись на солнце, лучше бы вам прилечь. – Теперь он смотрел на Бартона подозрительно и даже со страхом. – Сходите-ка к доктору Миду.

Ничего не понимающий Бартон вышел из магазина и пошел по тротуару, держа руки в карманах. Яркое солнце заливало улицу своими лучами. На другой стороне улицы расположился небольшой продовольственный магазин. Бартон напряг память: что там было раньше? Что-то другое. Наверняка не продуктовый магазин. Но что?..

Кожевенный магазин. Ботинки, седла, прочие товары из кожи. Да, именно так: «Кожевенные товары Дойла. Выделанные кожи, дорожные сумки». Бартон однажды купил там пояс отцу в подарок.

Он перешел на другую сторону и направился к магазину. Над аккуратными горками фруктов жужжали мухи. Запыленные консервные банки, гудящий холодильник где-то сзади, проволочная корзина с яйцами.

Полная женщина средних лет вежливо кивнула ему:

– Чем могу служить?

У нее была располагающая улыбка.

– Простите, что беспокою вас, – хрипло сказал Бартон. – Когда-то я жил в этом городе и сейчас ищу здесь одно место.

– Какое?

– Магазин… – Он уже боялся продолжать. – «Кожевенные товары Дойла». Это название вам что-то говорит?

Лицо женщины выражало только удивление.

– А где он был? На улице Джефферсона?

– Нет, – буркнул Бартон. – Здесь, на Мэйн-стрит. На том месте, где я сейчас стою.

Удивление сменилось страхом.

– Не понимаю. Я живу здесь с детства, моя семья поставила этот дом и основала магазин еще в восемьсот девяносто девятом году. Я живу здесь всю свою жизнь.

Бартон попятился к двери.

– Понимаю… – пробормотал он.

Обеспокоенная хозяйка магазина шла за ним следом.

– Может, вы перепутали место? Может, вам нужно в другой город? Когда, вы сказали…

Ее голос умолк, когда Бартон оказался на улице. Подойдя к дорожному указателю, он машинально прочел на нем: улица Джефферсона.

Значит, это не Мэйн-стрит, он перепутал улицы. Надежда вновь ожила в его душе: да, он просто перепутал улицы. Магазин Дойла был на Мэйн-стрит, а это улица Джефферсона. Бартон быстро огляделся: где может быть Мэйн-стрит? Он пошел сначала медленно, потом все быстрее, повернул за угол и оказался в небольшом переулке, где по обе стороны стояли угрюмые бары, дешевые меблирашки и табачные лавки.

Бартон остановил первого же прохожего.

– Где здесь Мэйн-стрит? – нетерпеливо бросил он. – Я ищу Мэйн-стрит.

Худое вытянутое лицо прохожего отразило явную подозрительность.

– Отстаньте, – сказал он и быстро зашагал прочь.

Какой-то пьяный бродяга, подпиравший сожженную солнцем стену бара, громко рассмеялся.

Бартон споткнулся от страха. Он остановил еще одного человека – молодую девушку, спешившую с каким-то пакетом под мышкой.

– Мэйн-стрит! – выдавил он. – Где Мэйн-стрит?

Девушка рассмеялась и быстро прошла мимо. Метрах в десяти остановилась и крикнула:

– Здесь нет такой улицы!

– Нет здесь никакой Мэйн-стрит, – буркнула пожилая женщина, качая головой, другие поддержали ее, даже не замедляя хода.

Пьяный снова засмеялся, а потом рыгнул.