Особо стояли палатки с искусственными цветами. Эту московскую специальность ревниво хранили мастерицы. Цветы всех видов, названий, из всевозможного материала свисали гирляндами, стояли букетами, громоздились корзинами; глаза разбегались от пестроты. Подражание природе было исключительно точным, особенно у дорогих сортов — шелковых, бархатных, восковых… Пробовали немецкие фирмы ввозить свои фабричные изделия, но дешевка не прельщала любителей красивого национального искусства. За прилавком отпускала товар одна продавщица, а две мастерицы на глазах покупателей делали цветы: круглыми ложечками и шариками разных сечений выдавливали лепестки, быстро-быстро окручивали проволочку бумажной ленточкой… Тут же продавался набор хитрых инструментов для производства стеблей, лепестков, листьев. Мастерицы могли не опасаться конкуренции. Дело было не в инструменте, а в умении владеть им. Московские цветочницы славились на всю страну, но купить их великолепные изделия из первых рук можно было только здесь, на вербном торге. В другое время они сдавали свою продукцию в магазины, где их цветы смешивались с фабричными, несравненно худшими. А какая же любящая мать выдаст замуж дочь без хороших московских цветов?
Дальше — рыбье царство. В самых разнообразных стеклянных сосудах плавали аквариумные рыбки. Конечно, преобладала золотая рыбка и ее красивые разновидности: широкохвостая комета и привезенная из Китая новинка — зеленые и золотые телескопы. Они были в центре внимания: вуалехвосты в ту поpy были редки. В новинку были и первые завезенные к нам живородящие рыбки: юркие пецилии и пятнистые гирардинусы. Топорщились драчливые сиамские петушки, выходили на смертный поединок макроподы, как драгоценные камешки мелькали красные щучки, солидно проплывала круглая луна-рыба, лежали на дне добродушные зеркальные сомики. А в больших ведрах и в бочках кишела дешевая рыба, наловленная утром в Москве-реке и в прудах: предсказатели погоды — вьюны, меланхоличные карасики, сердитые ерши, суетливые верхоплавки и красноперки. В аквариумах важно поворачивались аксолотли, розовые, как дети, и пятнистые, как сказочная саламандра. Эти привлекали больше всего учащихся, слышавших о разных любопытных свойствах земноводных.
Около них всегда споры. В качестве знатока обычно выступает великовозрастный гимназист, окруженный почтительными приготовишками. Прислушиваются и взрослые зеваки.
— А если второй раз оторвать ему хвост? — интересуется приготовишка.
— Все равно отрастет.
— А ежели лапу?
— Лапу? Гм… Науке известны и такие случаи.
— Ну, а если голову?
— Голову — нет. Голова не отрастет. А вот жабры — сколько угодно.
— Чудеса! — удивляется кто-то, а скептический мещанин в чуйке задает ехидный вопрос:
— А дозвольте узнать, господин гимназист, как они размножаются, эти ящерицы? Электричеством али как?
— Ну, при чем тут электричество? — отводит каверзный вопрос гимназист.
— А я-то думал, они по-нашему не могут, — разочарован мещанин.
Гимназист багровеет.
— Да нет… вы не поняли… они — как рыбы… как лягушки… икрой, — лепечет он. Но поздно, авторитет погиб, приготовишек как ветром сдуло, и надо спасаться от общего хохота.
Рыбьи палатки смыкались с птичьими. Сюда со всей Москвы сходились знатоки и любители. Весь год они встречались по воскресеньям на Трубной площади в поисках исключительного случая. А в дни вербного торга они демонстрировали свои достижения и находки, хвалились знаменитыми певунами, показывали своих обученных щеглов и дроздов, выносили состязаться в разговоре попугаев и, если стояла теплая погода, рисковали выставлять прославленных кенаров. Из года в год в вербную субботу старый часовщик демонстрировал своего ворона, который скрипуче, но внятно выговаривал: «Все суета сует». Послушать ученого ворона стекались москвичи старого закала. Не раз распалившийся купец предлагал часовщику любую цену за его умника, но ворон был непродажный и однажды выговорил новинку: «Деньги суть прах», чем окончательно покорил своих поклонников.
Голуби всех мастей и видов наполняли большие вольеры. Им было тесно и грязно, хотелось размяться и пить. Они хлопали крыльями, взлетали и, стукнувшись о сетчатый потолок, валились на товарищей по неволе.
В плетеных клетках жались друг к другу нежные морские свинки, суетливо сновали красноглазые белые мыши, беспокойно нюхали воздух кролики.