Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси

Как могла смолчать Москва, когда 16 октября, на день памяти мученика Лонгина Сотника, иже при Кресте Господни, разошлась на торжищах весть: занемог царевич-жених.

Царь верить не захотел. Решил, от обильных яств. Может, от напитков крепких. Кто знает, как пришлись непривычному человеку.

Дни шли. Секретарь герцога раз за разом отказывался принять приглашение к царскому столу. Борис заподозрил неладное — хитрость какую, хоть до окончательных условий брачного договора дело еще не доходило. По старому своему обычаю велел людишек порасспросить — возчиков, что дрова на двор герцогский доставляли, водовозов, служек с Кормового двора.

В один голос подтвердили: лежит герцог. Который день в покое своем лежит. Врач при нем и монах-иезуит. Никому к больному проходу не дают.

Посла своего отправил. О здоровье осведомиться. Собственными глазами посмотреть. Убедиться.

Провели посланника к ложу герцога. Вернулся боярин во дворец — подтвердил: худо герцогу. С лица совсем спал. Кожа позеленела вся. Лежит — лихоманка его бьет. Под сколькими полостями меховыми согреться не может.

На день великомученика Дмитрия Солунского, 26 октября, царь сам с царевичем к гостю собрался. Понял: не сбыться его планам. Плакать, в голос вопить начал, за что ему наказание такое, испытание не по силам.

А через день, на Параскеву Пятницу, герцога не стало. Преставился второй жених царевны Ксении.

19 октября утром в 9 часов к герцогу Гансу с Симеоном Микитичем (Годуновым) явились пятеро царских докторов медицины, а именно: доктор Каспар Фидлер из Кенигсберга, доктор Иоганн Хильке из Риги, доктор Генрих Шрейдер из Любека, доктор Давид Васмар из Любека и доктор Христофель Райтингер, уроженец страны Венгрии… В это самое утро царь приказал собрать у ворот Кремля по крайней мере тысячу бедняков, каковые все получили милостыню, причем у ворот Кремля был такой шум и крик, что слышно было на нашем подворье, и мы могли предположить только, что это пожар.

Аксель Гюльденстерн. Дневник

27 октября его царское величество сам был на подворье у моего господина, несмотря на то, что никто из побывавших у больного не смеет в течение трех дней являться пред очи царя — и даже (не смеет явиться перед царем) побывавший на подворье, где есть больной или покойник, если не прошло трех дней после его выноса, — так боятся русские болезней, — несмотря на это, в этот день царь сам приехал к моему господину посетить его в болезни, и как он нашел герцога очень больным и слабым, то стал горько плакать и жаловаться.

28 октября царь Борис снова посетил герцога и несколько раз принимался горько плакать, и все бывшие с ним бояре выли и кричали так, что сами не могли друг друга понять; наш толмач тоже не мог ни расслышать, ни понять, что они выли и кричали, и делали они это всякий раз, как начинал плакать царь.

Аксель Гюльденстерн. Дневник

И царь сильно предавался горю. Тут герцог Ганс два или три раза весьма быстро и с силою поднялся и повернул голову к царю, но ничего понятного сказать не мог.

Аксель Гюльденстерн. Дневник

По замку вести быстро расходятся. Заболел. Заболел московит. Видно, не на пользу пошла ему Москва. Приехал — еще на ногах держался. Потом слег. День ото дня слабеть начал.

Доктора Симона Вдоха как на грех не оказалось — в Краков уехал. Свой лекарь навары всякие стал делать. Травами поить. Не помогает. В покой больного хорошую просторную постель внесли. Перины да подушки едва не под потолок взбили.