Мария — королева интриг

Мария озадаченно проводила его взглядом, и сердце у нее защемило. Потому что приближающаяся ночь была после их возвращения из Лондона уже восьмой по счету ночью, которую он провел не с ней. Что станет с их браком, если он больше не захочет ее?

Верный Гийом Ботрю, граф де Серран, на другой день выехал в Британское королевство. Немедленно получив аудиенцию у короля Карла, он объяснил ему, что супругов де Шеврез считают виновными в том, что происходит в Англии вокруг королевы Генриетты-Марии и в среде католиков, вновь подвергшихся гонениям. Если ситуация не уладится, герцогине грозит изгнание. Позднее Ботрю передал Бекингэму письмо, в котором Мария умоляла его приехать во Францию, чтобы лично восстановить прежнее согласие.

На это и рассчитывал пылкий воздыхатель Анны Австрийской: он упросил Карла I объявить о его скором прибытии во Францию и послал за своим портным, чтобы заказать новые наряды, способные очаровать двор, Париж и королеву.

Ответ был столь же резким, сколь и неожиданным. Дав повод для скандала и проявив неуважение к королевской особе, герцог Бекингэмский был объявлен во Франции персоной non grata. Если английский король желает направить в Париж послов, он должен назначить другую кандидатуру.

Вне себя от бешенства, фаворит хотел поднять армию и флот, чтобы раздавить с помощью озлобленных гугенотов столь недружественную страну. Однако на этот раз он столкнулся с твердой волей Карла I, доселе ему неведомой. Не могло быть и речи о том, чтобы начинать гибельную войну! Сперва следует отправить требуемых послов.

Король остановил свой выбор на лорде Холланде и Дадли Карлтоне, лорде Дорчестере, который прежде был послом в Нидерландах. Это был немолодой человек, умный и галантный, и Карл ценил его за то, что, осуществляя свою миссию в Гааге, лорд присылал ему, в ту пору еще юному принцу, множество прекрасных книг. Одним словом, он был полной противоположностью Холланду и являл собою соперника более достойного ума и ледяной логики Ришелье. И это уже было неплохо! Возмущенный тем, что его отстранили, Бекингэм пускал пар из ноздрей, мечтая лишь о славной войне, но Карл I был совсем иного мнения и твердо заявил: он нуждается в согласии политическом еще более, чем семейном. С этой целью он приказал прекратить прямую помощь французским протестантам, по-прежнему находящимся под некоторым давлением. Гугеноты из Рошле, за которыми наблюдал мсье де Туара со стен крепости Сен-Луи, вели себя довольно тихо, но неисправимый Роан все еще удерживал Севенны и Верхний Лангедок, несмотря на подписанный в Монпелье договор.

Таким образом, послы коснулись вопросов, которые выходили за рамки брачного договора. В общих чертах англичане предлагали призвать гугенотов к полному подчинению в обмен на помощь в борьбе с Испанией, ставшей врагом после того, как палатинат во главе с шурином Карла I курфюрстом Фридрихом V был захвачен войсками герцога д'Оливареса.

Что касается дам, то если Мария и была расстроена тем, что не может привести своего друга Бекингэма к ногам королевы (а та, возможно, была расстроена этим еще больше!), то приезд Холланда привел ее в восторг. Наконец-то она вновь увидит своего возлюбленного! Уже несколько месяцев, а фактически с дней, предшествовавших рождению Анны-Марии, он не дотрагивался до нее, и она испытывала жестокий голод, который не могли удовлетворить ласки супруга, порой весьма рассеянные, в которых уже сквозила привычка.

Особняк на улице Сен-Тома-дю-Лувр по-прежнему был самым приятным домом Парижа. Англичане, естественно, приехали именно сюда, и прием, оказанный им Шеврезом, был под стать ему самому: любезный и очень щедрый. После легкой интрижки с леди Карлайл Клод был искренне рад, не увидев среди послов ее мужа, что отразилось на его гостеприимстве по отношении к Дадли Карлтону, притом что Холланд был встречен с некоторой холодностью, которую Мария, предвкушавшая будущие удовольствия, даже не заметила.

Разумеется, в честь благородных гостей был дан блестящий прием. Мария настояла на том, чтобы он был именно таким, рассчитывая воспользоваться обычным для праздника оживлением и оказаться наедине с Холландом. Когда за ужином он оказался ее соседом, она шепнула ему:

— Павильон в саду… В два часа!

В качестве ответа он лишь с улыбкой наклонил голову, в то время как его рука под столом легла на бедро молодой женщины, у которой это прикосновение, хоть и смягченное толщиной атласа и нижних юбок, вызвало дрожь. Этим жестом он вновь возвращал свою власть над ней… Чтобы как-то скрыть свое волнение, она взяла бокал и залпом осушила его, что вызвало у Холланда смех:

— Осторожно, мадам, это вино пьянит! Вы можете захмелеть.

— Тогда выпейте и вы! И между нами будет полное согласие.

— Оно всегда было между нами, не так ли? — улыбнулся он и тихо добавил:

— Не опасно ли нынче вечером?

— Почему бы нет? Через час Клод будет совсем пьян… Он, впрочем, и теперь уже хорош.