Мария и Вера

Лиза вздохнула. Скорей бы утро. Уже погасли фонари, на стене больше не играли тени, проехала под окном машина, другая, звякнул трамвай. Обычно его не было слышно, но ранним утром звук колес раздавался отчетливо. Девочка села на кровать и посмотрела по сторонам. С вечера был собран ранец, уложены тетради и пенал. В вазе на столе стояли цветы — бордовые гладиолусы. Ступая босыми ногами по холодному полу, Лиза подбежала к цветам и понюхала их. Ей очень хотелось оторвать один лепесток, чтобы завтра сделать еще один секретик. Она и побаивалась, и легонько тянула на себя самый нижний цветок. Наконец тонкая, прохладная на ощупь плоть поддалась, и лепесток закружился и опустился на пол. Девочка проворно спрятала добычу в ящике с игрушками и снова улеглась. Сердечко у нее учащенно билось: только б никто не заметил.

А странно, задумалась она снова, когда возбуждение улеглось, почему бабушки не хотели, чтобы она шла в школу. Однажды зимой она услышала их разговор на кухне.

— Я бы вообще ее никуда не отдавала, — высоким плаксивым голосом говорила баба Аля. — Учила бы дома и учила. Ну, может быть, в старших классах еще. Боюсь я за нее. Давай еще годик подождем.

— А на тебя тем временем в суд подадут и ребенка отберут.

— Господи помилуй, — охнула баба Аля.

Глупости какие-то, вечно баба Шура все выдумывает. Как это можно отобрать ребенка? Эти бабушки, они хуже детей бывают. А вот кошку или собаку, сколько она ни просит, не покупают. Хоть бы рыбок или черепаху купили на Птичьем рынке. Говорят, денег нет, зарплата у бабы Али небольшая и пенсия у обеих тоже маленькая. И не понимают, что лучше Лиза апельсины не будет есть и походит в старом пальто, зато будет у нее какое-нибудь животное. Ну хотя бы хомячок.

Лиза слезла с кровати и повернулась к тому углу, где на резной полочке стояла икона в серебряном окладе. Перед ней висела лампадка. Лампадку зажигали на большие праздники, а икону эту недавно отдали художнику-реставратору. Он сказал, что образ очень древний и ценный, и предлагал найти покупателя, но баба Аля не согласилась. После реставрации с лица Богородицы скатилось несколько капель, похожих на слезы.

Баба Аля страшно заволновалась, позвала старушек из храма, все они прикладывались к иконе, давали прикладываться Лизе и пели что-то божественное тоненькими срывающимися голосами. А потом пришел батюшка и сказал, что старые иконы мироточат иногда после реставрации из-за того, что проступает олифа. Батюшка был пожилой, чернобородый, с острым сверлящим взглядом, и старушки его побаивались. Он был туговат на ухо и на исповеди в храме говорил так громко, что всем было слышно, как он отчитывает ту или иную бабку за суеверие или длинный язык. Но все равно бабульки по привычке шли к нему. Вот и теперь он строго посмотрел на них и с резкостью добавил, что главное для христиан всегда сохранять трезвомыслие и побольше думать не о чудесах, но о своих грехах, напился чаю с вишневым вареньем и ушел домой. Баба Аля была немного разочарована, другие старушки перешептывались и качали головами, зато баба Шура ходила довольная и заявила, что среди попов не все жулики и шарлатаны.

Лиза посмотрела на икону. Лицо у Богородицы всегда было разное: иногда печальное, иногда укоризненное, иногда тревожное. Лиза уже привыкла искать ее взгляд, но сегодня не могла понять, что он выражает.

Девочка три раза перекрестилась, легко совершила поясные поклоны, коснувшись рукою пола, и стала читать утренние молитвы, а потом молиться за живых и мертвых, чьи имена были написаны у нее на листочке. Но собрать мысли не удавалось, они все равно разбегались, Лиза отвлекалась, сердилась на себя, но не переставала думать: как все будет? Понравится ли она учительнице, другим детям?

В соседней комнате послышались шаги — встала баба Аля. Лиза знала, что бабушка тоже будет читать молитвы и сокрушаться, жаловаться и повторять «Господи, прости мя, великую грешницу», хотя какие у бабушки грехи? А вот баба Шура не читала молитв никогда.

Перед Пасхой, наряжаясь в новое платье, Лиза спросила ее:

— Баба Шура, а ты почему не ходишь в храм — ты что, в Бога не веришь?

Баба Шура очень серьезно на нее посмотрела и ответила как взрослой — Лизе очень нравилось, что баба Шура с ней так разговаривает:

— Я, Лиза, не могу в Бога верить.

— Как это «не могу верить»? — удивилась Лиза. — Разве так бывает?

— Бывает, — ответила баба Шура спокойно. — Вот ты, например, можешь бегать и прыгать через скакалку, а я нет. Так и с Богом.

Лиза задумалась.

— Но ведь Бог всех любит, — сказала она нравоучительно и поправила на голове белый платочек. — Помнишь, как Валерия Дмитриевна говорила: Бог любит всех, а каждого больше. Значит, и тебя тоже.

— Может быть, всех и любит, а меня бросил.

— Бросил? — еще сильнее удивилась Лиза, но тут ее отвлекла баба Аля и стала что-то говорить про странную птицу, которая прилетела к окошку, и хотя никакой птицы уже не было, Лиза забыла о бабе Шуре.