Мария Башкирцева. Дневник

Мне никогда не приходится ни на минуту остаться наедине с А. – это меня сердит. Я люблю, когда он говорит, что любит меня. С тех пор как он все высказал мне, я постоянно сижу, опершись локтями на стол, и думаю. Я люблю, может быть. Всегда, когда я утомлена и наполовину дремлю, мне кажется, что я люблю Пьетро. Зачем я так тщеславна? Зачем я честолюбива? Зачем я так рассудительна? Я не способна посвятить минуте удовольствия целые годы величия и удовлетворенного тщеславия.

Да, говорят романисты, но этой минуты удовольствия достаточно, чтобы осветить ее лучами целое существование. О! Нет! Теперь мне холодно, и я люблю, завтра мне будет тепло, и я не буду любить. И от таких изменений температуры зависят судьбы людей!

Уходя, А. говорит: «Прощайте» – и берет меня за руку, которую не выпускает из своей, делая в то же время десять различных вопросов, чтобы промедлить время.

Все это я сейчас же рассказала маме; я ей все рассказываю.

20 марта

Я преглупо вела себя сегодня вечером.

Я говорила шепотом с этим повесой и дала повод надеяться на такие вещи, которые никогда не могут исполниться. В обществе он нисколько не занимает меня; когда же мы остаемся вдвоем, он говорит мне о любви и браке. Он ревнив, и до бешенства ревнив. К кому? Ко всем. Я слушаю его речи с высоты моего холодного равнодушия и в то же время позволяю ему завладеть моей рукой. Я беру его руку с почти материнским видом, и, если он еще не совсем омрачен своей страстью, как он говорит, он должен видеть, что, отталкивая его своими словами, я в то же время удерживаю его взглядами.

И говоря ему, что я никогда не буду любить его, я его люблю, или, по крайней мере, веду себя так, как будто бы любила его. Я говорю ему всевозможные глупости. Другой был бы доволен, другой человек, постарше, а он разрывает салфетку, ломает две пары щипцов, прорывает холст. Все эти эволюции позволяют мне взять его за руку и сказать ему, что он сумасшедший.

Тогда он глядит на меня с дикой неподвижностью, и взгляд его черных глаз теряется в моих серых глазах. Я говорю ему без всякого смеха.

– Сделайте гримасу.

И он смеется, а я делаю вид, что недовольна.

– Значит, вы меня не любите?

– Нет.

– Я не должен надеяться?

– Боже мой! Да, всегда можно надеяться; надежда – в натуре человека, но что до меня, вы ничего от меня не добьетесь.

И так как я говорю это смеясь, он уходит до некоторой степени удовлетворенный.

27 марта

Вечером у нас были гости, между прочими и А.

Опять за роялем… «Я знаю, кто будет иметь у вас успех. Человек, который будет очень терпелив и будет гораздо меньше любить вас. Но вы, вы меня не любите!»

– Нет, – говорю я еще раз.

И наши лица были так близко одно от другого, что я удивляюсь, как не произошло «искры».

– Вот видите! – воскликнул он. – Что тут можно сделать, когда только один любит? Вы холодны, как снег, а я вас люблю. – Вы меня любите?

– Нет, но это может прийти.

– Когда?

– Через шесть месяцев.

– О! Через шесть месяцев!.. Я вас люблю, я с ума схожу, а вы надо мной смеетесь.

– Да, действительно! Вы удивительно догадливы. Послушайте, если бы даже я и любила вас, это было бы все-таки чрезвычайно трудно устроить: я слишком молода, и потом еще различие религий.

– Ну! Я так и знал! Да ведь у меня тоже будут затруднения; вы думаете – нет?.. Вы не можете меня понять, потому что вы меня не любите. А если бы я предложил вам бежать со мной?

– Что за ужас!

– Постойте… Я вам этого не предлагаю. Это ужасно, я знаю, когда не любят. Но если бы вы любили меня, это не было бы для вас так ужасно.

– Не будем больше говорить об этом.

– Да я и не говорю. Я говорил бы вам об этом, если бы вы меня любили.

– Я не люблю вас.

Я не люблю его и в то же время позволяю говорить себе все эти вещи – что за нелепость!

Я предполагаю, что он говорил об этом своему отцу, но был принят неласково. Я не могу решиться, я не знаю условий, а ни за что в мире не согласилась бы я жить в чужой семье. Довольно мне и моей; что бы это было с чужими? Не правда ли, я полна рассудительности для моего возраста.

– Я всюду последую за вами, – сказал он как-то раз, прежде.

– Приезжайте в Ниццу, – сказала я ему сегодня.

Он молча опустил голову, и это служит для меня лишним подтверждением того, что он говорил со своим отцом.

Я совершенно ничего не понимаю. Я люблю – и не люблю.

30 марта

Сегодня, запершись на ключ одна в своей комнате, я должна обсудить серьезнейшую вещь.

Вот уже несколько дней в положение мое закралась какая-то фальшь, и почему? Потому что Пьетро просил меня быть его женой, потому что я не отказала ему окончательно, потому что он говорил об этом со своими родителями, потому что с его родителями трудно сговориться об этом и потому что Висконти сказал следующее:

– Нужно знать, сударыня, где вы хотите выдать дочь свою замуж. – И Висконти наговорил похвал богатству и личности Пьетро.

– Право, у меня на этот счет нет никакого определенного понятия, – сказала мама, – и к тому же моя дочь так молода!

– Нет, сударыня, тут нужен решительный ответ. Хотите вы выдать ее замуж за границей или в России?