Мария Башкирцева. Дневник

Академии (?!) утренние и вечерние не были исправлены. А! Но мне это извинительно! Вы помните, что модели мне не нравились и что начали мы только во вторник; в понедельник был беспорядок из-за моделей и потом особенно потому, что я сидела совсем en face, очень близко и смотрела снизу. Поза самая трудная. Не беда; это дурной знак, когда ищут оправданий.

14 ноября

Была в квартале Ecole de Medecine, искала различные книги и гипсовые слепки. У Вассера, вы, конечно, знаете Вассера, который продает всевозможные человеческие формы, скелеты и т. п. Ну, вот там у меня есть протекция, обо мне говорили профессору Beau-Arts Матиасу Дюваль и другим, и кто-нибудь будет давать мне уроки.

Я в восторге; улицы были полны студентами, выходившими из разных школ; эти узкие улицы, эти инструментальные лавки, одним словом, все. А, черт возьми, я поняла обаяние латинского квартала.

У меня женского только и есть, что оболочка, и оболочка чертовски женственна; что же касается остального, то оно чертовски другое. Это не я говорю, потому что я представляю себе, что все женщины такие же, как я.

Рассказывайте мне больше о Латинском квартале: на нем я примиряюсь с Парижем; чувствуешь себя далеко… почти в Италии; разумеется, в другом роде.

Люди светские, иначе говоря, люди буржуазные никогда не поймут меня. Я обращаюсь только к нашим.

Несчастное юношество, читай меня! Так мама пришла в ужас, при виде меня в лавке, где есть такие вещи… о! Такие вещи!

«Голые мужики». Вот буржуазка! Когда я нарисую прекрасную картину, видна будет только поэзия, цветы, фрукты. Никто не подумает о навозе.

Я вижу только цель, конец. И я иду к этой цели.

Я обожаю бывать у книгопродавцев и у людей, которые принимают меня, благодаря моему скромному костюму, за какую-нибудь Бреслау; они смотрят на вас с какой-то особенной благосклонностью, словно ободряют вас – совсем иначе, чем прежде.

Раз утром я с Розалией отправились в мастерскую на фиакре. За проезд я подала ему двадцать франков.

– О! Мое бедное дитя, у меня нет вам на сдачу.

Это так забавно!

15 ноября

Устроили конкурс мест; положено сделать – эскиз головы в час.

В субботу судьба решится; впрочем, я не беспокоюсь о том, что, может быть, буду последней, это будет справедливо. Я учусь тридцать дней, остальные же, по крайней мере для круглого счета, по году, не говоря уже о том, что они учились еще до этой мастерской; они учились серьезно, как художники по профессии.

Меня тревожит эта негодяйка Бреслау. Она удивительно одарена, и уверяю вас, что она добьется чего-нибудь совсем недурного. Я не могу вбить себе в голову, что она рисует у Жулиана уже около пятисот дней, я же только тридцать дней, т. е. что у одного Жулиана она училась почти в пятнадцать раз больше, чем я училась вообще. Если я действительно хорошо одарена, то через шесть месяцев я буду делать то же, что она. Есть вещи удивительные в этом отношении, но нет чудес, а мне их-то и хотелось бы!

Я чувствую себя не по себе потому, что по прошествии месяца я не сильнее всех других.

16 ноября

Я пошла навестить бедную Шепи, живущую в пансионе на avenue de la Grande-Armee.

Совершенно артистическая мансарда, но такой чистоты, что кажется почти богатой.

Бреслау живет там же, а также многие другие молодые художницы.

Наброски, этюды, масса интересных вещей. Уже одна эта артистическая сфера, один этот воздух действуют хорошо…

Я не прощу себе, что не знаю так многих вещей из того, что знает Бреслау… Это потому, что… я ни во что не углубляюсь, я всего знаю понемногу и боюсь, что и теперь будет то же; нет, по тому, как я веду это дело, это должно быть серьезно. Если раньше что-нибудь не получалось, еще не следует, что и потом не получится. При каждом первом опыте я чувствую недоверие.

17 ноября

Судили конкурсы, восемнадцать конкуренток. Я тринадцатая; следовательно, пять после меня, это недурно. Полька первая; это несправедливо! За свои академии я получила похвалы.

Купила атласы, руководства анатомии, скелеты, и всю ночь мне снилось, что приносят трупы для анатомирования.

Что же делать? Я огрубела, мои руки умеют только рисовать и щипать струны арфы…

Но все-таки это… нелепо, что Бреслау рисует лучше меня.

Мой эскиз был законченнее всех.

– Это все в час? – воскликнул Робер-Флери. – Да она какая-то неистовая!

И потом я должна вам сообщить, что Жулиан и другие говорили в мужской мастерской, что у меня рука, манера и способности совсем не женские, что они хотели знать, могла ли я в моей семьей унаследовать от кого-нибудь столько талантливости и силы в рисунке и мужества в труде.

Тем не менее не глупо ли, что я не могу еще составлять композиции?

Я не умею смело группировать фигуры. Я попробовала нарисовать одну сцену в мастерской. Ну, и не вышло, никуда не годится. Правда, я никогда не обращала внимания на то, как ходят эти милые люди. Нет… это ужасно!

18 ноября