Марий и Сулла

— Нет. Пусть успокоятся отцы государства и отправляются с миром в город Ромула!

Марий молчал. На его суровом лице мрачно вспыхивали медвежьи глаза, губы кривились в злобную улыбку. Послы смотрели на него с испугом.

— Ты сказал, консул, но твой коллега, — указал старший сенатор на Мария, — молчит. Может быть, и он заверит сенат в своем дружелюбии?

Цинна взглянул на Мария:

— Не желаешь ли, Гай Марий, успокоить отцов государства и граждан?

Марий молчал, потом медленно выговорил:

— Я успокою их завтра…

В его голосе слышалась угроза, и встревоженное посольство поспешно покинуло лагерь.

А на другой день Цинна, во главе пятнадцати легионов, вошел в город. Окруженный молодыми магистратами, разодетыми в дорогие тоги, он гордо ехал по улице рядом со своим другом Фимбрией, поглядывая на выстроившихся по сторонам граждан, и на лице его блуждала кроткая улыбка.

Народ приветствовал его радостными криками. Цинна кивал, оглядываясь поминутно назад. Он искал глазами Мария.

А тот остановился в воротах. Позади виднелась толпа бардиэев — иллирийских рабов, ставших воинами.

— Я бедный изгнанник, — говорил он магистратам, вышедшим к нему навстречу, явно издеваясь над ними, — и мне запрещено законом возвращение на родину.

Но если присутствие мое необходимо, пусть комиции отменят старое решение и попросят меня войти в город.

— Будет исполнено, — испуганно сказал старый магистрат и распорядился созвать народ на форум.

Но Марий, не дожидаясь решения комиций, приказал бардиэям вступить в Рим.

— Кому я не буду отвечать на поклон, — предупредил он их, — того убивайте.

И он поехал впереди.

Лицо его было мрачно. Оглядывая народ, он не отвечал на приветствия оптиматов, и бардиэи сбивали их с ног и рубили мечами.

Ужас охватил толпу. Она побежала.

— Стойте, квириты, — закричал Марий, — я расправляюсь не с плебсом и не с рабами, а с вашими врагами! Стойте!..

Толпа остановилась.

А он ехал, и бардиэи убивали даже женщин и детей.

Марий догнал Цинну недалеко от форума. Кругом происходила резня, Цинна тоже мстил своим политическим противникам: его воины врывались в дома, убивали хозяев и грабили имущество, а обезглавленные трупы выбрасывали на улицу.

— Злодеи, — бормотал Марий, оглядывая исподлобья народ, — ответите за все: и за Марсийскую войну, когда я был унижен, и за мои скитания и беды…

Он подъехал к Цинне и спросил:

— Неужели пощадим проклятого Октавия?

Цинна смутился:

— Мы поклялись в его безопасности.

— Ну и что же? Приверженец палача Суллы не должен жить!

И, подозвав Сертория, повелел:

— Разослать соглядатаев по всем улицам, на дороги, в виллы, в окрестные деревни! Пусть ловят беглецов и убивают их!

Коллега Мария по консульству Лутаций Катул, лучший друг Суллы, ожидал в своем таблинуме приговора.

Он ходил взад и вперед, бросая рассеянные взгляды на папирус и пергамент: он прекратил работу над XII книгой своей истории и думал, что Марий непременно отомстит ему за дружбу с Суллой и за триумф над кимбрами.

Молодая эфиопка, любовница его, вошла в таблинум:

— Господин мой, некто желает тебя видеть.

Катул вышел в атриум. Незнакомый человек, бледный, взволнованный, прерывисто зашептал:

— Марий сказал так: «Он должен умереть».

— Кто ты?

— Ойней, вольноотпущенник Суллы.

— Пусть боги воздадут злодею за кровь!

И повернулся к эфиопке:

— Вели отнести в кубикулюм вина и разожги побольше угольев…

Эфиопка растерялась и, вдруг поняв, заголосила, бросилась к его ногам:

— Мы упросим Мария, мы спасем тебя… Беги, господин!

— Нет, я устал от этой борьбы.

Прошел в таблинум, собрал свои манускрипты и отнес в кубикулюм; потом хлопнул в ладоши.

— Что еще прикажет господин? — молвила эфиопка, входя с жаровнею в руке.

Синеватое пламя мигало неровными огоньками, и через несколько минут тяжелый запах угара распространился в кубикулюме.

— Налей вина в фиалы и уходи, — вымолвил Катул, вдыхая полной грудью удушливый чад, — манускрипты отдашь консулу Люцию Корнелию Сулле. Помнишь его?

— Господин мой, умоляю тебя…

— Возьми мои книги… Постой…

Он задыхался. Сделав, по обычаю самоубийц, возлияние Меркурию, он опорожнил фиал и, обняв любовницу, тотчас же оттолкнул ее:

— Уходи!

Улегся на ложе. Надвигалась тяжелая дремота. Грудь отяжелела, он с трудом дышал, кружилась голова. Хотел привстать, чтобы взять второй фиал, но мозг как будто сжался в сверлящий болью комок, мысли, казалось, иссякли, и только обрывки пролетали так быстро, что он едва мог уловить их: «Сулла… легионы… медный бык… кимбры…» Сердце прыгало, как бы подбираясь к горлу, а в ушах стоял звенящий шум: Катул засыпал.

XXII

Марий с сыном, Цинна, Фимбрия и Карбон находились всё время на улицах и натравливали воинов на подозрительных граждан.

Пять дней и пять ночей в Риме происходила страшная резня; затем она перекинулась на италийские города, виллы и деревни и несколько месяцев не утихала..

Мульвий нашел Мария на форуме. Полководец смотрел, как бардиэи, поймав двух сенаторов, били их гибкими прутьями. Старики надрывно вопили.