«Гай Марий-отец — своему сыну Гаю Марию, великому военачальнику и консулу.
Твоя мать, сын мой, сошла недавно в подземное царство Аида. Я и она всегда желали тебе удачи, славы, побед и благополучия. Но, ради богов, будь, сын, благодарен до гроба Метеллу Нумидийскому, который тебе покровительствовал и выдвинул тебя на государственную службу. А у нас в Цереатах слухи, что ты восстал против него, второго отца своего, и роешь ему яму… О, если это правда, — остановись! Проси у него прощения, умоляй на коленях, стань его верным слугою…»
Марий не дочитал, лицо его исказилось. Этот сильный человек, глядевший не раз в глаза смерти, не мог больше смотреть в эпистолу и быстро отошел к ларарию, чувствуя, как приливает кровь к лицу.
«А я посягаю на его жизнь, — думал он. И вдруг обернулся, в глазах горела ненависть: — Отец заблуждается. Метеллы — враги. Я ненавижу оптиматов, а еще больше — царей! Да, да — царей! И если Сатурнин…»
Взглянув на Виллия и, кликнув рабыню, приказал отвести его в лаватрину, выдать новую тупику, а потом накормить и уложить спать.
Он ходил по атриуму и думал. В душе его происходила упорная борьба. Наконец он топнул ногою:
— Нет же, нет! Зло нужно пресечь в корне! — выговорил он с жестоким выражением на лице и, подойдя к ларарию, принес вечернюю жертву домашним богам.
XLII
Узнав, что городской плебс, подстрекаемый приверженцами сената и возмущенный убийством Нонния и Меммия, отправился на форум, чтобы умертвить Сатурнина, — Мульвий предупредил народного трибуна об опасности, и тот, окружив себя деревенским плебсом, приказал взломать двери темниц и освободить преступников. Он торопился, боясь противодействия сената, и, отпустив узников на волю, поспешно захватил Капитолий. Главция и Сафей ни на шаг не отходили от своего друга.
Вскоре стало известно, что сенат приказал консулу объявить мятежников вне закона.
Марий колебался, сожалея, что не предупредил популяров о последствиях бунта, и вооружал войско с такой медлительностью, что сенат, видя его «половинчатые» действия, приказал другим лицам отвести воду, которая имела доступ в священную ограду Капитолия.
Осажденные едва держались, умирая от жажды и голода, и Сафей, в отчаянии, предложил поджечь храм.
— Во время переполоха, — говорил он, — мы сумеем пробиться при помощи мечей. Мы поднимем союзников и начнем войну. Телезин и Лампоний помогут нам…
Однако Главция и Сатурнин, полагаясь на дружбу Мария, решили сдаться.
— Берегитесь, — отговаривал их Сафей, — этот грубый деревенщина двуличен: он держался в стороне, когда мы боролись, и вел переговоры одновременно с нами, требуя нападения на сенат, и с олигархами о подавлении нашего мятежа. Ведь вы же сами, коллеги, отшатнулись от него, вы же сами…
— Пусть он двуличен, — сказал Сатурнин, — но плебей не предаст борцов за плебс.
— Делайте, как хотите, — нахмурился Сафей, — а я подожду.
Сатурнин начал переговоры.
Послы мятежников вернулись. Они говорили, что видели на форуме вооруженных сенаторов во главе со стариком Марком Эмилием Скавром, и протянули Сатурнину навощенную дощечку, на которой крупным почерком Мария было выведено:
«Не бойтесь, я вас спасу».
Сафей засмеялся: он не верил.
— Не ловушка ли это?
— Юпитер отнял у тебя разум! — вспыхнул Сатурнин. А Главция прибавил:
— Марий, без сомнения, даст нам возможность бежать.
— Идем! — вскричал Сатурнин. — А ты — как хочешь!
Он пошел вместе с Главцией по направлению к форуму. В глазах его было беспокойство, но он старался казаться веселым. Несколько человек присоединилось к ним.
Сафей сначала медлил, но видя, что земледельцы уходят с вождями, решил разделить общую участь.
Когда они вышли из Капитолия, бешеный крик потряс форум:
— Смерть! Смерть!
— Молчите! — крикнул Марий, но голос его пропал в шуме.
— Отдайте нам их головы! — кричали нобили, потрясая оружием.
— Головы Сатурнина, Главции и Сафея!
Но Марий приказал ветеранам окружить сдавшихся вождей и обратился к народу, пытаясь выиграть время:
— Квириты, они сдались, им была обещана жизнь, и они подлежат судебной ответственности!
Форум загудел:
— Требуем казни!
— Консул, ты не заботишься о благе республики!
Наступила тишина, и вдруг твердый голос выговорил с насмешкой:
— Квириты, дело ясно: консул — сам популяр и, конечно, хочет пощадить злодеев.
Побледнев, Марий обернулся к обвинявшему его мужу.
Это был Сулла.
Глаза их встретились, и Марий не выдержал.