Читаем Марий и Сулла полностью

Марий тоже переписывался с друзьями. Это были популяры, на поддержку которых он рассчитывал, мечтая о консульстве. Он возбуждал Меммия и Сатурнина хитрыми намеками, похвалялся, что, если б не Метелл, затягивающий войну с Югуртой, он, Марий, давно бы ее кончил сам; писал, что популяры мало заботятся о благе родины, если доверяют жизнь плебеев-воинов сумасбродству аристократа, считающего себя вторым Сципионом Эмилианом, и обращался прямо к Сатурнину: «Ты, конечно, знаешь, что К.Ц. Метелл тебя недолюбливает, а ты, по-видимому, дорогой Люций, к нему благоволишь. Ведь он побеждает! А если бы ты знал истинное положение вещей, то весьма бы удивился: побеждает не хвастун Метелл, а я, скромный легат. Но прошу тебя как друга: не болтай об этом, иначе может случиться, что народ вызовет меня в Рим, чтобы избрать консулом, а Метелла отзовет! Я никому не желаю зла и не хочу, чтобы в Риме говорили обо мне: „Вот человек, добившийся высшей магистратуры путем хитрости и поддержки популяров!“»

Ответ Меммия запоздал. Марий получил его после известия о казни Бомилькара, которого Метелл склонял к измене. Меммий писал, что взяточники получили, наконец, по заслугам: Гай Бестия, Спурий Альбин и Люций Опимий отправились в изгнание, только главный виновник, Марк Эмилий Скавр, выбранный председателем комиции по делам государственной измены, сумел получить цензуру и благодарность сената.

Эпистола кончалась словами:

«Все это, дорогой Марий, меня возмущает, а наглость сената доводит до бешенства: подумай только — при распределении провинций Нумидия предоставлена Метеллу еще на год! Неужели боги не накажут аристократов за пристрастие и глумление над плебсом? Поэтому требуй у Метелла отпуск, чтобы выступить кандидатом на консульскую должность, а мы тебя поддержим».

А внизу рукой Сатурнина было приписано:

«Если он откажет — уезжай в Рим самовольно».

<p>XX</p>

Африканское солнце жгло невыносимо. Люди прятались от жары в душные палатки, о которые бился порывистый знойный ветер, гнавший тучи сухого песка.

Марий вышел из шатра, занимаемого легатами, и внимательно осмотрел местность. Кругом — ни души, тихо. Он обошел лагерь и, заметив дремавшего часового, резко свистнул, сунув пальцы в рот, — плебейская привычка, от которой не мог отрешиться. Часовой испуганно вытянулся и застыл.

— Спишь? — спросил Марий, багровея от бешенства. — Помни: еще раз замечу — отдам под суд! Ты не думай, что если я плебей, то позволю пренебрегать службою. Прежде всего мы — римляне!

Бледный, воин молчал, поглядывая на легата.

Марий знал, что легионарии не любят его за чрезвычайную требовательность и суровость, но не старался привлечь их на свою сторону. «Они — плебеи, — думал он, — и пойдут за мной, иначе и быть не может. А заискивать перед ними не буду. И так я уже осрамился, что пошел путями хитрости, нечестности и обмана. Но что было делать? Подражать Сципиону Эмилиану? Это, конечно, было бы похвально, но ведь меня заклевали бы эти стервятники, сидящие в сенате!»

Проверив караулы, Марий направился к шатру полководца. Метелл сидел за походным столиком и писал донесение сенату.

— Вождь, я пришел просить тебя, чтобы ты отпустил меня в Рим. Я хочу выступить кандидатом на консульскую должность.

— Клянусь Геркулесом, — засмеялся Метелл и гордо поднял голову. — Ты шутишь!.. Нет? Но пойми, что лезть выше сословного положения — это безумие. Кто ты? Батрак и плебей, а ведь консульство зависит от нобилей…

— Вождь, прошу тебя, не отказывай!

— Я не понимаю твоего упрямства. Ты не должен просить у римского народа того, в чем тебе отказывает закон. Или ты вздумал попрать дедовские устои, — высокомерно спросил он, — вступить на путь насилия?

— Нет, вождь!

— А тогда, — засмеялся он, — не торопись со своей кандидатурой, пока не выступит твоим противником мой двадцатилетний сын (ты его знаешь — способный юноша!), у которого не выросла еще борода!

Марий побледнел.

— Вождь, ты смеешься, — сдавленным шепотом выговорил он. — Разве не знаешь, что, когда я ездил по твоему приказанию в Уттику и приносил жертвы богам, гаруспекс предсказал мне великую будущность? То же говорил еще раньше и сам Сципион Африканский и Нумантийский… По-твоему, я недостоин быть консулом?

Перейти на страницу:

Все книги серии Власть и народ

Власть и народ
Власть и народ

"Власть и народ" или "Триумвиры" это цикл романов Милия Езерского  рисующего широчайшую картину Древнего Рима. Начинает эпопею роман о борьбе братьев Тиберия и Гая Гракхов за аграрную реформу, об их трагической судьбе, воссоздает духовную атмосферу той эпохи, быт и нравы римского общества. Далее перед читателем встают Сципион Младший, разрушивший Карфаген, враждующие и непримиримые враги Марий и Сулла, соправители и противники Цезарь, Помпей и Крас...Содержание:1. Милий Викеньтевич Езерский: Гракхи 2. Милий Викентьевич Езерский: Марий и Сулла. Книга первая 3. Милий Викентьевич Езерский: Марий и Сулла. Книга вторая 4. Милий Викентьевич Езерский: Марий и Сулла. Книга третья 5. Милий Викентьевич Езерский: Триумвиры. Книга первая 6. Милий Викентьевич Езерский: Триумвиры. Книга вторая 7. Милий Викентьевич Езерский: Триумвиры. Книга третья 8. Милий Викентьевич Езерский: Конец республики

Милий Викентьевич Езерский , Милий Викеньтевич Езерский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза