Марий и Сулла

Муций Помпон не удивился приезду племянника, — с некоторых пор он привык ничему не удивляться. Столько горя, неприятностей и потрясений пришлось перенести в жизни, что всё неожиданное он принимал теперь с мудрым спокойствием, присущим многоопытным старикам. А неприятностей было немало: Помпоний и Леторий погибли; жена, племянница Публия Рупилия, изменяла ему со Спурием Торием, и старик долго не знал об этом. И только года два тому назад он случайно захватил их в своем кубикулюме. Рассвирепев, он выгнал жену, а Тория ударил по щеке, но «угостить», по обычаю, «редькой» воздержался, боясь мести оптиматов. («А жаль, что не проучил его! Вогнали бы ему рабы деревянную редьку куда следует — забыл бы он навеки, как соблазнять чужих жен!») Дочь Люция, выданная замуж за всадника Мамерка, оказалась бесплодной, развратной и расточительной, и муж развелся с нею; накануне Сатурналий она возвратилась под отеческий кров и бесилась от скуки, брюзжания и выговоров отца и изводила его своими причудами.

Он повел приезжих в виллу и угрюмо смотрел, как они отряхивались на пороге от снега. В очаге трепетал, угасая, синий огонек. В атриуме было холодно и пусто. Одинокая светильня чадила.

Муций Помпон разделся, подошел к очагу и погрел руки. На поясе у него позвякивала связка больших ключей. Белые волосы, большая лоснящаяся лысина, красные уши, крупный багровый нос, седые усы и борода — старик! Но он был еще крепок, подвижен и бодр.

— Люция! — крикнул он повелительным голосом. — Подложи дров в очаг, да немного!

Вошла Люция, сердитая, заплаканная. Увидев Тита Веттия, она растерялась.

Он ласково приветствовал ее и, не зная еще об ее разводе, спросил, надолго ли она покинула Рим и когда рассчитывает вернуться к ларам.

Люция, всхлипывая, принялась обвинять мужа в любовных похождениях, говорила, что бесплодие не должно быть причиной развода, и собиралась рассказать о Мамерке что-то постыдное (она даже понизила голос и с таинственным видом подошла к Веттию), но Помпон, которому надоела ее болтовня, резко повернулся к ней:

— Замолчи! Ты раскудахталась, как курица с яйцом… Подбрось дров!

Она принесла два полена из перистиля и, пачкая холеные руки, не привыкшие к невольничьей работе, опять всхлипнула, Веттий видел — лицо ее исказилось, как у ребенка, и ему стало жаль Люцию. Он подмигнул Мульвию, но Тициний уже бросился к очагу, отнял у Люции дрова, быстро расщепал их и развел огонь.

Он положил в очаг одно полено и собирался втолкнуть второе, но Помпон удержал его:

— Хватит одного. Дрова дороги. Сжечь легко, а купить трудно.

Веттий удивился. Он знал, что Помпон скуп, но оказалось, что старик скупеет с каждым днем; даже ключи от кладовой, где хранились съестные припасы, носил у пояса, боясь доверить их дочери.

— Отец, чем будем потчевать гостей?

Помпон не ответил, — может быть, не слышал вопроса. Дочь повторила настойчиво:

— Дай ключи, я приготовлю поесть, принесу вина…

Рука старика потянулась к связке, задрожала. Он боролся с собой, размышляя, пойти ли самому в кладовую или отдать ключи дочери. Наконец встал и пошел к перистилю.

— Люция! — крикнул он гневно. — Иди.

Веттий усмехнулся, взглянул на братьев:

— Я не знал, что он так изменился, вам будет у него трудно.

Тициний подумал и пожал плечами:

— Куда идти? Останемся здесь. Может быть, лары смягчат сердце старика…

Люция вернулась одна. Поставив на стол блюдо с нарезанной ветчиной и хлебом, она принесла фиалы с изюмным вином.

— Садитесь.

— А ты, Люция? А дядя?

— Мы ужинаем перед сном.

Когда пришел Помпон, Веттий сказал, что привез работников.

Старик внимательно оглядел Мульвия и Тицииия.

— Кто такие? Откуда?

— Плебеи, земледельцы из страны вольсков.

Помпоний подумал и сказал:

— Я могу только кормить и одевать. Платить не буду…

Веттий растерялся, взглянул на братьев: знал, что настаивать было бы бесполезно, — черствый упрямый старик не уступит.

— Согласны, — сказал Мульвий.

А Тициний, хмурясь, положил недоеденный кусок хлеба и покосился на Помпона.

Когда братья ушли отдыхать в кубикулюм, старик спросил:

— Скажи, разве ты приехал только по делу этих бродяг?

— Нет, дядя, я приехал побеседовать с тобою. Боги свидетели, что я люблю тебя, как родной сын, и желаю тебе светлой, спокойной старости. Но ты уже в летах, и не пора ли тебе позаботиться о Люции и обо мне? Я запутался в долгах, и, если ты, единственный мой благодетель, не поможешь мне, меня ждет тюрьма и позор! О, прошу тебя, великодушный отец, спаси меня от петли, не пожалей нескольких сотен тысяч сестерциев!..

— Сотен тысяч? — дрожа прошептал старик. — Да ты шутишь, дорогой мой! У тебя есть богатые друзья, и, если они любят тебя, они, несомненно, выручат…

— Кто же будет жертвовать своим состоянием, кроме родных? — с удивлением вскричал Веттий.