Mari_Rutkoski_-_Prestuplenie_pobeditelya

— Я отправляю брата за пределы города, — сказала королева. — Вы поедете с ним. — Она помедлила и добавила: — Это пойдет ему на пользу. Он беспокоен.

— Он был с вашей сестрой, когда она попала в плен к империи?

Лицо королевы напряглось.

Арин сказал:

— Мне кажется, он винит себя.

— Он винит меня.

— Я не понимаю.

Королева подошла к узору окон и стала смотреть на дождь. Она притворилась, что по-другому поняла смысл его слов:

— Выучить чужой язык за такой короткий срок непросто. У вас есть дар?

Арин не был уверен. Даже сейчас он знал не все слова из тех, что она произносила. Его сознание добавляло значения в незнакомых местах, достраивая предложения из того, что он понимал. Это было похоже на игру...

Осознав эту последнюю мысль, Арин увидел в ней угрозу. Ему показалось, будто его ударили в живот, чтобы остановить ход его рассуждений, и попытался удержать ту полумысль о словах, их значениях и играх. Он попытался вернуть ее, но мысль вырывалась. Она начала разворачиваться сама по себе, заставляя его вспомнить о «Клыке и Жале» и о том, как можно выиграть, даже не зная каждой карточки, которая была в игре. Да, он выигрывал, хотя во время игр с Кестрел ему и казалось, что все карточки пусты с обеих сторон.

Он задавил эту мысль. Потому что, в конечном счете, ложные догадки о том, кем Кестрел не была, сослужили ему плохую службу. Заставили его поверить в то, чего не существовало... или уже перестало существовать.

— Нет, — прямо ответил он королеве. — У меня нет никакого дара.

— Возможно, тысячи лет назад у Дакры и Герана был общий предок, — предположила королева, — и из-за этого наши языки так похожи. Хотя этого не могло быть. Мы слишком разные.

— Все может быть иначе.

Королева повернулась к нему лицом.

— Прекратите просить о союзе.

— Нет.

— Глупец.

— Я предпочитаю считать себя оптимистом.

Королева прищелкнула зубами, что было дакранским выражением несогласия. Звук выражал нетерпение. Арин слышал, как его использовали по отношению к детям.

— Герану нечего нам предложить, кроме жизней, — сказала королева. — Я поставлю ваших людей в передние ряды наступления. Когда мы победим, я захвачу вашу страну и сделаю ее своей. Оптимист — не то определение, которое вам подошло бы. Но... — она смерила Арина взглядом, — вы и не дурак. Просто отчаявшийся.

Должно быть, дождь прекратился. По трубам больше ничего не стекало.

Королева сказала:

— Я на вашем месте была бы такой же. Просила бы о том же, о чем просите вы. Но я бы предлагала больше. Тогда я смогла бы договориться о более выгодном союзничестве.

Арин вспомнил об изумрудной сережке, которой расплатился со счетоводом. Он думал не о ней самой, а о том, что она символизировала. Арин сосредоточился на ее цене, на ее бесценности и попытался придумать хоть что-то, что могло сравниться в этом с серьгой.

— Скажите, что я могу вам дать.

Королева аккуратно повела плечом.

— Нечто больше.

— Скажите что.

— Я узнаю что, — ответила королева, — когда вы дадите мне это.

* * *

Арин и Рошар гребли против течения реки. Мягкий рассвет уверенно превратился в яркий день. Замок остался позади них, а потом и вовсе исчез. Водоросли у берегов спутывались друг с другом, а над каноэ, будто флаги, зависли огромные стрекозы.

Рошар управлял лодкой. Когда они только покидали город, Арин обратил внимание на арбалет, висевший у Рошара на спине, и несколько ножей для метания у бедер. Арин спросил, неужели Рошар ожидал, что жители равнин, разбившие лагерь у реки, станут сопротивляться. Рошар небрежно ответил:

— А, это от речных тварей. — Он, казалось, был настроен игриво. Затем, хоть Арин и не задавал больше вопросов, Рошар добавил: — Если тебе интересно, я хочу поймать какую-нибудь прекрасную ядовитую змейку и заставить тебя ее съесть. А ты любишь испортить весь сюрприз.

Каноэ замедлило ход. Рошар замер, и Арин тоже поднял весло из воды и оглянулся. Рошар вглядывался в водоросли. Из-за изуродованного носа контур его лица был неприятно ровным.

Течение начало относить их в противоположную сторону. Они снова взялись за весла.

В этот день было что-то такое — колебание тростника, движение весел, звон стрекоз и даже плоский профиль Рошара, — что тронуло Арина. Если бы ему пришлось описывать это чувство словами, он сказал бы, что сроднился с мгновением.

Он начал петь. Самому себе, сегодняшнему дню и тому чувству, что поселилось в нем. Он не пел так давно, и ему было приятно наконец вылить музыку в мир, почувствовать, как ее тяжесть снимается с языка. Песня струилась.

Он не думал ни о чем. Не думал о ней. Но потом подумал, как не думает о ней. Песня стала тяжелой, как свинец. Арин оборвал ее.

Воцарилось молчание.

В конце концов, Рошар, сидевший позади Арина, произнес:

— Не делай так при моей сестре, а то она не позволит мне убить тебя.

Не оглядываясь, Арин сказал:

— Когда я покидал столицу, то видел Ришу.

Каноэ начало сносить течением. Рошар снова перестал грести.

— Ее все там так называют или только ты? — Когда Арин вопросительно глянул на принца через плечо, тот продолжил: — Ее зовут Ришанауэй. Чужакам положено обращаться к ней так. Риша — для семьи.