Мари из Порт-ан-Бессена

Слышалось дыхание моря, шум волн, бьющихся о набережную, скрип канатов.

Вокруг можно было увидеть разве только штук шесть газовых фонарей да с дюжину освещенных окон.

Он шел всегда одной и той же дорогой, доходил до разводного моста и прятался в темноту, дожидаясь, когда приоткроется дверь «Морского кафе».

Он ждал Мари, так и не пришедшую ни разу со дня смерти отца, с того времени, когда этот человек из Шербура стал топтаться в Порте!

Не двигаясь, прислонившись спиной к светлым перилам, он пережевывал горькие и жестокие мысли, которые никому не мог открыть, как, скажем, мысль броситься в воду или тихонько пробраться и ждать Мари в комнате с круглым слуховым окном, видневшимся на крыше.

Еще он желал бы как-нибудь подстеречь Шателара, кое о чем спросить его, запугать. Или — а почему бы и нет? — чистосердечно признаться ему, что он любит Мари, что она его единственная любовь, смысл его существования, единственное, что у него есть на земле, а вот у Шателара было все, что он ни захочет, и какое значение имеет для него эта девчонка…

Бывали моменты, когда он одиноко плакал в своем темном углу, бывали и другие, когда он ухмылялся, бывали и такие, когда он поворачивался к другому берегу бухты и, глядя на деревянный барак таможни, сжимал кулаки и стискивал зубы, потому что именно там когда-то, всего несколько дней назад, им доводилось вечерами встречаться, причем вечерами иногда столь темными, что они даже не видели друг друга!

— Это ты? — шептал он, уверенный, что это она, в своей шали и сабо.

Она отвечала всегда одинаково:

— Я опоздала…

Теперь она находилась там, за шторами, со всеми этими мужчинами, и только он не имел возможности войти туда.

Не шателаровская ли машина стояла в переулке? У этого человека вошло в привычку ужинать в Порте, так, может, теперь здесь еще и заночует?

Дверь не открывалась. Никто не входил и не выходил, виднелись только желтые шторы, над ними табачный дымок и верхняя часть какой-то рекламы на обоях с темными цветами.

Не было ли это несправедливым? Имел ли Вио право напиваться в кафе весь вечер и запрещать сыну ногой туда ступить, чтобы хоть словцо сказать Мари?

Не был ли Марсель несчастнее любого другого человека в мире?

Сердце его забилось, потому что дверь начала открываться, она не распахнулась широко, а лишь приоткрылась настолько, чтобы в проеме на мгновение он мог увидеть ноги двух сидящих рыбаков, пока кто-то выходил.

Было холодно. Марсель знал, что, выжидая таким образом, он рано или поздно подхватит бронхит или даже воспаление легких, как его двоюродная сестра из Гавра, умершая из-за этого.

Он предпочел бы такой исход! Он слишком страдал! Потом его внезапно охватил гнев, и ему в голову вдруг пришла мысль перейти улицу, что он и сделал, затем взялся за дверную ручку, толкнул дверь, и у него закружилась голова от пахучего жара, дохнувшего на него.

Отступать было уже слишком поздно. Едва ли он четко различал предметы и людей вокруг себя. Человек шесть, если не больше, говорили одновременно, и он прошел дальше, разыскивая Мари и не находя ее; дошел о входа в ресторанный зал и увидел наконец свою девушку, разговаривающую с Шателаром!

Ему показалось, что она смеется. Его лицо покрывала мертвенная бледность, и он произнес, не узнавая своего голоса:

— Мари!

Он видел свое отражение в мутном стекле зеркала черной раме. Все остальное он почти не воспринимал, кроме разве платья и передника Мари, ее удивленного взгляда и нахмуренного лица.

— А скажи-ка, сынок… — послышался грубый голос.

Он повернулся в тот момент, когда его отец с трудом приподнимался со стула, еще более крупный и широкоплечий, чем обычно, с мокрыми усами и каким-то недобрым огнем в глазах.

— С каких это пор в твоем возрасте ходят по кафе?

Это говорилось для публики. Он понимал, что все смотрят на него, готовые посмеяться над происходящим.

— Не доставишь ли ты мне удовольствие сию же Минуту вернуться домой?

Но Марсель, оглушенный шумом в голове, напряженный до крайности, произнес:

— Мари!.. Я хочу, чтобы ты на минутку вышла!

Около нее, за покрытым скатертью столиком, который она обслуживала, сидели двое — Шателар и Учитель.

— Что ты такое сказал, сынок?

Отец возвышался над ним как стена, и Марсель был вынужден поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Я достаточно взрослый, чтобы самому знать, что мне делать…

— Что-о? Что ты такое сказал?

— Мари, мне нужно с тобой поговорить…

Раньше он уже представлял себе такую бурную сцену в малейших деталях, но это было, когда он оставался один в темноте, и никогда не предполагал, что нечто подобное может произойти в действительности. Его губы дрожали. Еще немного, и у него застучали бы зубы. Он инстинктивно поднял руку, чтобы защититься от ударов.

Он угадал, потому что рука отца поднялась к его лицу, схватила его за ухо и сжала так сильно, что Марсель вскрикнул от боли.

— Быстро домой, понял?.. Быстро! И жди меня, я поучу тебя жизни…

Люди кругом смеялись. Марсель видел разные выражения на лицах, но никто не пришел ему на помощь.

— Не пойду! — заявил он. — Я хочу поговорить с Мари…

— Что ты сказал?