Марго, или Люблю-ненавижу

– Я разве спросил, ревнуешь ли ты меня? – неожиданно погрустнев, бросил Алекс. – Ладно, Марго, это беспредметный разговор. Береги себя.

Гудки… Я опять осталась одна, испуганная, с больной головой, со свежими швами за ухом. Одна.

Москва, двухтысячные

Она снова прилетела – какие-то неотложные дела. Я с радостью встречала ее в аэропорту, нетерпеливо подпрыгивая на одном месте и напряженно вглядываясь в толпу, медленно проходящую через стойку контроля. О, вон она, вон – рыжая голова, черная кожаная куртка, стук каблуков сапожек – никто не ходит так громко, как она. Казалось бы, чему там так стучать, в ней и веса-то нет никакого…

– Мэри! – Я замахала руками, снова подпрыгнула, и она заметила меня:

– Марго! Марго, родная! – повисла на моей шее, не обращая внимания на удивленные взгляды. Мэри всегда было безразлично людское мнение.

– Ты постриглась? – Я чуть отстранила ее, рассматривая и пытаясь найти явные изменения во внешности – фокусница Мэри любит эксперименты.

– Да, чуть-чуть. Мне не идет?

– Нет, что ты! Ты прекрасна…

– Н-да… но чтобы кто-то это оценил…

Кому адресуется эта фраза, я не понимаю, да и неважно – главное, что Мэри здесь. Пусть ненадолго, но со мной. Только ей могу сейчас рассказать о произошедшем, только ей – потому что она существо из другого мира, где нет этих ужасов с работой, взяток, обходных путей, грязи и рейдерских захватов. Моя Мэри – девушка почти воздушная, земные проблемы ее мало беспокоят. Живет, в завтрашний день особо не заглядывает… Вот бы мне так…

Выходим из здания аэропорта, на стоянке убираем ее чемодан в багажник, и вдруг Мэри ручкой зонта-трости (который, кстати, ей подарила я) тянет меня к себе, уцепившись за шаль, обернутую вокруг шеи:

– Ну что, какие новости?

– Мэри, отпусти, ну, что ты? – Я пытаюсь освободиться, но она тянет:

– Марго, не туфти, я же вижу. Рассказывай, пока за руль не села, потом отвлекаться будешь, а я еще пожить планирую.

Вздыхаю. Не очень хочу грузить Мэри проблемами с работой и вообще ее полным нынешним отсутствием даже в перспективе – она начнет считать себя виноватой. Уж не знаю, как так вышло, но у нее какое-то обостренное чувство вины перед всем человечеством. А уж во всем, что касается меня, Мэри просто маньячка. И я перевожу разговор. И ошибаюсь с темой…

– Если ты имеешь в виду Алекса, то он снова пропал.

И вот тут Мэри буквально взрывается, отшвыривая сигарету:

– Да и черт с ним! И больше вообще никогда не говори мне о нем – я просто не желаю слышать!

Однако… что же такого умудрился сделать ей Алекс, чтобы Мэри так психанула? Надо будет осторожно, попозже, в момент, когда она расслабится и потеряет бдительность, выяснить. Потому что в том, что было нечто , я не сомневаюсь даже – не первый год его знаю. И еще меня удивляет, что Мэри вдруг перестала звать меня Лелькой, как всегда, – перешла на имя. «Марго, Марго»… Странно. Кстати, откуда возникла эта «Лелька», Мэри так и не говорит.

Был в ее жизни момент, который она старается не вспоминать. Мэри ушла от Максима. Ушла сама – по причине дикой гордости и неспособности прощать. Он ударил ее – и ушла. Ушла, чтобы не вернуться, чтобы выйти замуж за человека, с которым живет теперь. Этот ее Костя – просто бред сумасшедшего. Богатый, довольно привлекательный – но настолько страшный внутренне, что я, например, боюсь даже думать. А Мэри живет с ним. Отвлеклась я… Так вот, с того самого момента, как рассталась с Максимом, Мэри начала звать меня Лелькой. Уж не знаю, какие ассоциации это рождает в ее голове, но я привыкла, и теперь мне очень странно, когда с ее губ срывается мое настоящее имя.

До моего дома едем молча. Мэри курит, приоткрыв окошко, думает о чем-то. Мне очень хочется расспросить ее о жизни, о том, как там сейчас в Испании, которую я просто обожаю, но она молчит так многозначительно, что я не решаюсь. Она живет там вот уже несколько лет, муж купил дом на севере, потому что Мэри не выносит жару, а в Бильбао обычно довольно прохладно. Я была у нее только однажды – когда ее Костя уехал в Америку почти на два месяца. Восхитительное было время…

Мэри совершенно не привязана к определенной территории, на мой взгляд. Она может быть своей везде – какая-то странная особенность. Еще раньше я это заметила, когда только-только познакомилась с ней. В Москве она, коренная сибирячка, совершенно не выглядела провинциалкой, не комплексовала по поводу своего говора. Возможно, потому, что за свою жизнь Мэри где только не побывала – танцы, знаете ли, такой вид спорта, заставляет много ездить. Хотя я лично думаю, что Мэри просто изнутри такая – ей все равно, где она живет.

– Пропал, значит… – вдруг хрипло говорит она, и я вздрагиваю от неожиданности, от незнакомого голоса, в котором слышу старательно спрятанные даже от меня слезы. – Ну, собственно, что-то в этом роде он мне и сказал…