Маргиналы и маргиналии

Как будто всей остальной жизни у меня не было. И ведь ни охранку, ни профессуру, ни журналистов ни в чем не переубедишь. У них все статьи заранее подготовлены. Тут вот что интересно: тогдашним серьезным людям маловажность моей роли была заведомо ясна. Следователям я и такой годился, на свой срок тянул. А теперешние – если человек хочет написать о тебе курсовую или очерк, то, сколько ни отпирайся, ты у него будешь крупным деятелем. А уж если диплом или книгу, так ты прямо историческая личность мирового масштаба. И не порть человеку карьеру, стой на пьедестале и не рыпайся. О черт, какая дорога скользкая, аж заносит…

Ведет Андрей напряженно, вцепившись в руль. Плохая привычка, надо расслабиться, но руки сами сжимаются. Это потому, что водить ему приходится редко и выучился он поздно, уже в эмиграции. Машина арендованная. А тут еще темень и ледяной дождь. Из-за ледяного дождя он и вспомнил тот вечер и трамвай.

Человеку с акцентом постоянно объясняют очевидные вещи. На регистрации в мотеле, где он решил все же остановиться, даже сидящий за пуленепробиваемым стеклом индиец говорит с ним свысока. Свое собственное экзотическое произношение индиец, видимо, считает благородным и чисто британским. Постколониальные народы отождествляют себя с бывшей империей, у них собственная гордость, как у чеховского Фирса, горюющего об отмене крепостного права.

Индийский мотель стоит на боковой дороге, куда Андрей свернул по ошибке. Мотели такого типа отличаются убожеством, некоторой антисанитарией и дешевизной. Поэтому и пуленепробиваемое стекло – персонал защищается от подозрительных клиентов.

Поесть тут негде. Одна только бензоколонка рядом, где можно опустить мелочь в автомат, и из него что-то с грохотом обрушится. Но содержимое этих пакетов и банок так же питательно, как их пестрая упаковка, и состоит примерно из тех же химикалиев. И в каком веке эти химикалии были загружены в автомат? Люди теперь так часто меняют одежду и так долго держат запасы еды, что иногда одежда на человеке свежее того, что он жует.

В промозглой темноте номера он первым делом нащупывает и включает термостат. Отопление взвывает, и вместе со стремительно возрастающей температурой усиливается запах, тоскливый запах истлевшего ковра. Все в этой комнате говорит дорогому гостю: а ты чего ждал? Если ты тут находишься, то, понятное дело, жизнь не удалась. В такой комнате нельзя оказаться случайно. И не ищи выключатели, ложись в потемках. Не на что тебе тут смотреть.

Он и ложится. Голодный, сняв только куртку и ботинки.

…Ну, к суровым условиям мне не привыкать. То ли здесь совершено было мокрое дело, то ли малолетних растлевали, то ли брошенный женой неудачник глотал горстями снотворное, запивая джином… Пахнет так, будто один из покойных все еще припрятан под кроватью. И уж совершенно точно в таких номерах не должен останавливаться почетный гость, приглашенный известным колледжем для изучения его роли в истории древней высококультурной державы, давшей ему в свое время пинка под задницу. Как у них конференция называлась? «Стратегии политического активизма: подпольные диссидентские кружки второй половины XX века»…

Через минуту он начинает засыпать, но тут опять взвывает отопление, доводит комнату до удушливой жары и вони и резко умолкает. В блаженной тишине он лежит несколько минут, ожидая следующего взрыва.

Когда-то он мог уснуть и в худших условиях, но тогда он засыпал после дня тяжелого физического труда, который предстоял ему и на следующее утро. Теперь же, после нескольких дней вежливого, подавленного раздражения, ему предстоит всю ночь и, вполне возможно, весь завтрашний день лишь одно дурацкое занятие, давно доказавшее свою бессмысленность: подведение итогов.

Махание кулаками после драки.

Еще два-три года назад казалось, что можно будет под конец во всем и со всеми разобраться, договориться, расквитаться. Где надо – примириться, где надо – доказать свою правоту. Или признать свою неправоту. Главное, вспомнить и сохранить для будущего то, о чем помнит он один.

Но теперь Андрей знает, что все это невозможно. Память зависит не от очевидцев, не от любящих – они простые любители. Память зависит от профессионалов. Пусть даже их объективность конъюнктурна и следует моде текущего момента. Пусть их профессиональность ленива и нелюбопытна.

А те, с которыми он хотел прийти к общему пониманию, то есть договориться до какого-то общего, взаимно понятного прошлого, а не параллельно текущих и взаимоисключающих версий, – эти люди постепенно уходят. И нет, не то чтоб обязательно умирают или смертельно ссорятся. Просто уходят от общения, ставшего механическим и косным. Скупость, осторожность: энергия душевного тепла экономится. Главное, они совершенно перестали высекать друг из друга хоть какую-то искру. А ведь ради этой искры они и дружили и вели свои бесконечные разговоры.

Они уходят туда, где отсутствие боли – и душевной, и особенно физической – становится главным. С таким ощущением мира невозможно спорить, потому что оно совершенно и окончательно справедливо.