Но сейчас надо было преуспеть в конкурсе на вступительных экзаменах. А это было делом куда более серьезным, чем взять верх над подружками-сверстницами из Грантема. Желая затруднить доступ к своим вратам, Оксфорд требует от всех сдачи экзамена по латыни, даже от тех, кто собирается изучать естественные науки[56]. В школе же, где училась Маргарет, как и в большинстве классических школ, латынь не изучали. Маргарет хотела пройти ускоренный курс латыни, но новая директриса, мисс Дороти Гилли, воспротивилась этому, поскольку в это время университеты Бирмингема и Бедфорда известили ее, что готовы принять «юную надежду Грантема». «Вы слишком амбициозны», — в сердцах бросает она Мэгги. Но такой грубый отказ не остановил Маргарет, которую не мог устроить скромный провинциальный университет, где она, разумеется, может стать прекрасным инженером-химиком, но всего лишь одним из многих. Она добилась от отца согласия нанять ей частного преподавателя латыни и за год достигла уровня знаний тех, кто изучал латынь пять лет. Итак, она была готова к участию в конкурсе, который состоялся в декабре 1942 года. На 200 кандидатов было всего 17 мест. Маргарет оказалась восемнадцатой, и ее занесли в «список ожидания», пообещав, что примут в 1944 году. Ей предстояло провести год впустую, и поскольку отец не мог допустить и мысли о том, чтобы содержать «бесполезный» рот, Маргарет вернулась в школу, где стала замещать отсутствующих по разным причинам учителей. Однако ей повезло: за три недели до начала первого семестра 1943 года одна из кандидаток отказалась от стипендии. И вот Маргарет отправилась в Оксфорд, самый блестящий, наряду с Кембриджем, университет королевства. Триумф был полный. Она восторжествовала над учителями, недооценивавшими ее, и над директрисой, не то тайно ее ревновавшей, не то ей завидовавшей. Маргарет не забудет обиды. Когда в 1960 году, став членом парламента, она прибудет в Грантем, где будет встречена с великой помпой, бывшая ученица сухо прервет речь мисс Гилли, увлекшейся какой-то длинной латинской цитатой.
Отцовское наследство
Когда 4 мая 1979 года королева назначит Маргарет Тэтчер премьер-министром, в первом же интервью, данном журналистам, она скажет: «Всем, абсолютно всем я обязана моему отцу». Стоит заметить, что как только Маргарет начала свое восхождение к вершине власти, ее в Грантеме больше не видели. Она плакала от ярости, когда лейбористы, победив в борьбе за мэрию в 1952 году, прервали политическую и общественную карьеру ее отца, занимавшего должность олдермена, хотя, по обычаю, старого первого городского советника от должности прежде не отстраняли. Альфред Робертс тогда высокомерно процедил: «Почти восемь лет я с честью носил эту мантию и полагаю, что сейчас я с честью от нее избавляюсь». Это было еще одно оскорбление, за которое она поклялась отомстить. Но вообще общалась она с отцом мало. Когда в 1970 году он умер, как гласит легенда, слушая в одиночестве по радио речь своей дочери, некоторые не слишком любезные биографы даже иронизировали над этим.
Но не следует преуменьшать влияние, оказанное бакалейщиком из Грантема на будущую «Железную леди». Он привил своей дочери любовь к труду, к экономии, научил ее понимать, что есть добро и что есть зло, и передал ей дух миссионерства.
На протяжении всей жизни Маргарет была неутомимой работягой. В то время как многие министры отдыхали, давая своему секретариату право предоставлять в их распоряжение цифры и выкладки, она долгие часы проводила в кабинете, изучая документы, чтобы сделать собственные подсчеты, которые позволяли все расставить по своим местам. Захлестнутые потоком приводимых ею цифр и деталей, многие ее противники не могли противостоять ее напору и компетентности. Она знала, что пощады дилетантам от политики не бывает, и потому работала как одержимая.
Разумеется, Мэгги не входила в число привилегированных. Она знала, что шиллинг — это шиллинг и что его надо заработать ценой пота. Она также знала, что государственные доходы — это результат труда и рабочих, и предпринимателей. Будучи родом из Грантема и выйдя из своей среды, она могла спокойно отослать к справочникам по марксизму тех «прогрессистов», что родились с серебряными ложками во рту.
Маргарет всегда будет пребывать в твердом убеждении, что политика и мораль связаны самым тесным образом. Наперекор умонастроениям эпохи, она возненавидит релятивизм. Для нее есть добро и есть зло, есть правда и есть ложь, есть истинное и есть фальшивое, есть черное и есть белое, и в ее палитре нет места серому. Она полагала, что если кто и думает иначе, то это потому, что это человек неискренний, непорядочный, а быть может, и злонамеренный. Вот откуда склонность видеть в сопернике врага, а вернее, воплощение темных сил и грядущего Армагеддона. Такая убежденность придавала огромные силы, но в то же время была и большим недостатком, так как лишала гибкости.