Марат

Действенная натура Марата побуждала его принимать непосредственное участие в ожесточенной политической борьбе, потрясавшей в семидесятые годы Англию. Марат был связан с левыми политическими клубами и обществами радикально-демократического направления, возникавшими как раз в эти годы в Лондоне и других английских городах. Как велика была его роль в этих клубах, сказать трудно — об этом нет прямых достоверных свидетельств. Известно, что Марат в 1774 году вступил в «великую масонскую ложу» в Лондоне, что вскоре после этого он связался с одной из масонских лож в Голландии. Масонские организации в ту пору были одной из распространенных форм радикальной политической оппозиции. Участие в масонских ложах также свидетельствовало о том, что Марат стремился к активному вмешательству в политическую жизнь страны.

Не подлежит сомнению, что, спешно работая, дабы подготовить и издать «Цепи рабства» к началу избирательной кампании в Англии, Марат рассчитывал оказать своей книгой посильное влияние на ход развернувшейся в связи с парламентскими выборами политической борьбы.

Все это так. Однако достаточно внимательно вчитаться в текст «Цепей рабства», сличить английское издание 1774 года с последующим французским прижизненным изданием 1793 года, проследить за их разночтениями, чтобы убедиться в том, что это произведение не представляло собой однородного целого, что текст его носит явственные следы напластований разных лет.

Сам Марат признавался, что «Цепи рабства» подготавливались в течение долгого времени, он прямо указывал, что «перевод появился на восемнадцать лет раньше подлинника».

Сопоставляя английское и французское издания «Цепей рабства», нельзя не заметить, что французское издание много шире и полнее английского.

«Цепи рабства» не могли быть написаны ради тех непосредственных целей, на которые указывал автор: участие в английской избирательной кампании 1774 года. По самому своему характеру это произведение выходило за узкие рамки агитационно-пропагандистского документа избирательной борьбы. Можно с достаточными основаниями предположить, что первое, английское издание 1774 года было сокращенным и, видимо, частично переработанным переводом ранее написанного сочинения на французском языке.

* * *

«Цепи рабства» — это вполне зрелое и значительное произведение литературного и политического таланта Марата, сочинение оригинальное и своеобразное и по мыслям, и по композиции, и по литературному стилю. Сотрите с обложки имя автора или возьмите анонимное английское издание 1774 года, и по постоянно ощутимому, проступающему сквозь словесную ткань идейному стержню произведения, и по торжественному, приподнятому слогу, и по резкой выразительности манеры письма вы узнаете Жана Поля Марата, будущего автора и редактора знаменитого «Друга народа».

Хотя по своему идейному содержанию «Цепи рабства» являются как бы продолжением мыслей корифеев французского Просвещения и в особенности Жана Жака Руссо, это сочинение молодого и безвестного тогда еще писателя вносило в общие вопросы политической теории немало принципиально нового.

«Цепи рабства» — сочинение, построенное по дог вольно обычной в то время манере: оно состоит из ряда рассуждений, подкрепленных пространными историческими экскурсами.

Главная мысль книги — мысль о гибельной для блага народов деспотической государственной власти, способной выковать «цепи рабства», действуя насилием, обманом, подкупом. С этим связана другая ведущая мысль произведения, согласно которой борьба против деспотизма, узурпировавшего и поправшего права человека и гражданина, является естественным правом и священным долгом народов.

Однако свести значение книги Марата только к этим положениям значило бы обесцветить, обеднить многообразное, богатое содержание этого замечательного произведения.

«Своим происхождением государства обязаны насилию», — писал Марат на начальных страницах своего сочинения. Эта формула была далеко не банальной для автора второй половины восемнадцатого столетия: она шла вразрез не только с благочестивыми и благонамеренными толкованиями церкви и официальной науки, но и со многими общественными теориями передовых мыслителей века.

«…Почти повсюду законы в основе своей были не чем иным, как полицейскими правилами, обеспечивающими каждому спокойное пользование награбленным…»

Но это резкое обличение «священной» государственной власти и ее законов не вело автора к пессимистическим выводам. «Впрочем, сколь ни грязно происхождение государств, — тут же добавлял Марат, — в иных из них справедливость вышла из лона беззаконий и свобода родилась из угнетения».