Мао Цзэдун

А Мао, казалось, погрузился в меланхолию. Высоко на вершине горы Дунхуа в двадцати пяти ли от Жуйцзиня он облюбовал себе старый заброшенный храм, в котором, сидя целыми днями в кромешной темноте, играл на короткой флейте. Этот старинный простонародный инструмент, сделанный из ствола бамбука с восемью отверстиями, он полюбил еще в цзинганский период. В храме было сыро и холодно, и по настоянию Хэ Цзычжэнь он перебрался в находившуюся по соседству пещеру. Здесь занятия музыкой были продолжены. Музицирование и первобытная жизнь, однако, нервы не успокаивали. Не помогала и поэзия⁶⁸. Размышляя о том, что произошло, Мао все больше осознавал, что новая борьба за власть будет самой жестокой.

Очередной «левацкий загиб» руководства КПК был вновь напрямую связан с Москвой. Как и прежде, все установки (стратегические и тактические) коммунисты Китая получали оттуда. А там в то время все просто бредили «правой опасностью». Разгромив Бухарина и его сторонников, Сталин вычистил из партийного руководства кандидата в члены Политбюро Сергея Сырцова и знакомого нам Виссариона Ломинадзе, возглавлявшего после поездки в Китай Закавказский крайком ВКП(б) — за «„лево-правый“ блок, платформа которого совпадает с взглядами „правого уклона“»⁶⁹. Произошло это в самом начале декабря 1930 года. Сразу после этого в Москве состоялся судебный процесс над Промпартией — некоей «правой» организацией инженеров, техников и экономистов, обвиненной в антисоветчине и вредительстве. По этому «делу» репрессировали более двух тысяч человек. Неудивительно, что рост «правой опасности» многим тогда в Коминтерне стал казаться реальным. Тем более что, по мнению Сталина, в связи с развертывавшимся строительством социализма в СССР и углублявшимся мировым кризисом классовая борьба должна была обостряться, а агрессивность капиталистов — усиливаться. Исходя из этого, проходивший в Москве в марте — апреле 1931 года 11-й пленум ИККИ подчеркнул: «Идет дальнейший рост революционного подъема», выражающийся, помимо прочего, «в развитии и укреплении Советов и Красной армии на значительной части территории Китая… в усилении революционного движения в колониях»⁷⁰.

31 июля в развитие решений пленума Президиум Исполкома Коминтерна направил ЦК китайской компартии специальную резолюцию. В ней указывалось: «На настоящем этапе движения, когда в стране налицо революционный кризис, а в ряде районов победила власть советов, исход борьбы зависит прежде всего и непосредственно от самой компартии… китайской компартии необходимо широко развернуть разоблачение всей суммы взглядов правого оппортунизма, ведя с ним непримиримую борьбу как в теории, так и на практике»⁷¹.

Кстати, именно в этом документе содержались требования не уравнивать кулаков и бедняков в правах на землю. Но говорилось об этом в целом; никакой критики в адрес Мао Цзэдуна не высказывалось. Заострение борьбы против Мао было делом рук исключительно новых вождей КПК. Ничего в резолюции не говорилось и о новом штурме городов. План захвата «одного или двух городских центров», приведший в начале 1932 года на юге Цзянси к кровопролитной битве за город Ганьчжоу, также являлся творчеством шанхайских лидеров. Хотя не таким уж крамольным, с точки зрения Коминтерна. Через два с половиной месяца после издания августовской директивы Временного политбюро Миф сам выдвинул идею завоевания крупных городов в Китае в письме Сталину⁷². И получил поддержку.

В этой обстановке, по мнению руководства Бюро ЦК, ни о какой «партизанской тактике» говорить было нельзя. Вместе с большинством других членов Бюро Чжоу Эньлай начал добросовестно выполнять директиву ЦК, по существу, одобренную Коминтерном. А Мао встал в оппозицию. Нет, он не был против взятия городов вообще. Богатые торговые центры всегда привлекали его внимание. Просто ему хотелось действовать так, как его любимым героям из романа «Речные заводи»: налетать на небольшой слабо укрепленный город, грабить его и тут же уходить в безопасное место. Закрепляться же в крупных стратегических пунктах он более не считал разумным. Этим-то и вызывал раздражение руководства, по-прежнему верившего в то, что китайскую революцию можно было осуществить только при опоре на городские центры. Бесстрашный он все-таки был человек! Ведь не в первый раз лез на рожон! А может быть, ощущал за собой какую-то силу?