Манускрипт с улицы Русской

За Чатырдагом, о, за ним совсем иной мир! Там, в скалах, три огромные пещеры, в которых с потолка свисают сосульки льда, как бриллианты. Одна называется Снежной, потому что иней выступает на ее стенах даже тогда, когда горы млеют от жары; вторая — Холодной, в ней всегда в полдень прячутся пастухи с овцами; третья пещера называется Бинь-баш-коба Тысячеголовая. Пещера каких-то тысячи голов, которые живут в ней. Там — смерть, туда никто не заходит.

Разве об этом плакала Мальва, когда доила кобылиц? Верно, и об этом. Но лучше всего ей было с юношей. Ахмет соскакивал с коня, когда овцы останавливались щипать траву, и подходил к Мальве. Бросал перед ней четыре вырезанные бараньи кости и каждой из них давал таинственное название: укум-букум-джарым-барым.

— Я уже загадал. Выбирай.

— Букум…

— Теперь мне…

— Тебе барым…

— Ай, звездочка! — восклицал Ахмет. — Отгадала!

Он выглядел тогда каким-то странным и смешным, вскакивал с места, стремительно взлетал на коня, бил его чарыками по брюху и мчался в ущелье.

Ночь поздно опускалась на Чатырдаг. С гор можно было видеть солнце даже тогда, когда в степи уже наступила темнота, но вечно мрачный Бабуган все же окутывал горы мглой и укладывал их спать, как детей. А когда горы крепко засыпали, подпаски садились вокруг Ахмета, и он начинал свои рассказы. Мальва хорошо запомнила его песню о красавице, которая ждет не дождется своего джигита из степи, — он пел ее год тому назад, когда она с матерью ехала в Юсуфовой арбе, — и просила рассказать о ней.

Ах, сколько он знал сказок об этой красавице, да все разные…

…Загрустил молодой пастух, выгоняя коров на пастбище, потому что увидел синеглазую дочь Мангу-хана…

— Черноглазую, — поправляют подпаски.

— Нет, синеглазую, — почему-то возражал Ахмет и смотрел на Мальву. — И больше не радовали его цветы. Красота цветов поражает, но если бы у них были синие глаза, улыбка, нежность — все то, что дает смертным на земле рай пророка…

…Дочь Мангу-хана была красивой, как роза. Хан же был похож на быка со вздувшимся брюхом, но он всем говорил, что Гюляш-ханым похожа на него. Самые умные люди часто ошибаются. И встретила Гюляш-ханым пастуха, стройного, как тополь, смелого, как барс. Превратилась девушка в золотую монету и упала к его ногам. Но пастух был честным человеком. Поэтому он отдал червонец в ханскую казну. А ночью напал на хана балаклавский князь и ограбил казну…

— А дальше, дальше что?

— Ахме-е-ет!

Это голос атамана Юсуфа. А дальше ночи и дивные сны.

У Юсуфа Мальве тоже жилось неплохо. Очевидно, потому, что у атамана было много скота и людей, он старался вести себя с ними строго, хотя в действительности у Юсуфа было доброе сердце. Когда они оставались вдвоем с Мальвой, атаман становился совсем другим. До сих пор Мальве не приходилось видеть его таким. Он улыбался, рассказывал разные небылицы и упорно называл ее гяуркой. Сначала она протестовала, а потом привыкла, и даже странно было, когда Юсуф иногда окликал ее по имени.

Зато Ахмет стал мрачным. Приходил вечером, снимал с себя малахай и доломан, делал это сердито, молча, и не раз хотелось Мальве попросить его, чтобы не злился, ведь она не виновата в том, что атаман не разрешил ей пасти овец. Мальва знает, что сейчас ему труднее следить за отарой, но зато она готовит для него еду, так хотя бы спасибо сказал ей за это… Ему скучно, но и ей не так уж весело. Зачем же сердиться? Но она молчала. «Укум-букум-джарым-барым», — шептали порой ночью ее уста, но слова эти уже не имели той таинственности, как прежде.

Утром, избегая ее взгляда, Ахмет садился на коня, пришпоривал его, мчался впереди Отары по вогнутому блюду Чатырдага, перескакивал через каменные валы и исчезал в ущельях. Мальва с восхищением прижимала руки к груди, и тогда суровый оклик атамана возвращал ее к действительности:

— Чего стоишь, пора огонь разводить!

Но суровость Юсуфа быстро исчезала. Дымил костер под котлом, а он все время что-то рассказывал. То ли ей, то ли сам себе…

— В степи татарину живется хуже, чем в горах. На равнине не охватишь взглядом всей красоты Крымского края. А когда взберешься на гору и посмотришь вокруг, то с сожалением думаешь о человеке, который тут не был. На юге небо сливается с морем — оба синие, одно синее другого, на севере степь обнимается с небосклоном. Крым так чудесен — живи в нем, и помирать не надо.

Пошел однажды старик Гази Мансур в Мекку праздновать байрам. Ревностно молился он возле храма Кааба, и сказал ему имам:

«Если хочешь, оставайся у нас».

Подумал Гази Мансур, вспомнил свой сад, орех, под сенью которого всегда отдыхал, и отрицательно покачал головой:

«Нет, не хочу умирать на чужой стороне».

Посмотрел на небо и стал просить аллаха, чтобы помог ему вернуться в Крым. «Если умру по пути, пускай хоть мои кости отвезут домой».