Читаем Манускрипт с улицы Русской полностью

— Не пугай, — поднялась Мария, платок сполз ей на шею, дервиш только сейчас увидел, что эта женщина совсем седая. — Я живу так, как велит твой бог, потому что у меня нет иного выхода. Поэтому наказывать меня не за что. А думать не запретишь мне. И никто не может запретить думать людям — ни ты, ни мулла, ни твой Магомет. Ты говорил, и персы — враги ислама. Так какие же они враги, когда они сами мусульмане? Ты называл и татар шелудивыми, а они тоже исповедуют вашу веру. Так не в боге дело, вам, туркам, досадно, что еще не весь мир находится под вашим башмаком. И поэтому вы, кроме сабли, взяли себе на вооружение еще и коран. И орудуете им так, как это вам выгодно, ибо вы сильны. Но сила ваша не вечная. Человек силен, пока он молод, а потом слабеет, хиреет и умирает. А если не умел жить с соседями по-человечески в молодости, то в старости соседи не помогут ему и даже не пойдут за гробом!

Мурах-баба растерянно смотрел на разъяренную казачку, которая, казалось, сейчас подойдет и вцепится руками в его горло. Он не ждал такого потока слов из уст убитой горем Марии, какой-то крестьянки из Приднепровья. Попятился — ему еще не приходилось встречать такой умной женщины, ужаснулся, ибо умная женщина может оказаться и ведьмой.

— Кто ты такая… кто? — пролепетал дервиш.

— Полковничиха я! Жена полковника Самойла, который побил вас в пылающем Скутари. У меня в доме гостевали гетманы, государственные дела вершили при мне, а ты… ты хочешь, чтобы я с тобой, грязным и юродивым, легла в постель? Тьфу!

И — сникла. Упала на миндер и зарыдала над спящей Мальвой. Голос дервиша прозвучал нерешительно, но угрожающе:

— Говорят правоверные: «Хорошему коню надо увеличивать порцию ячменя, плохому — канчуков».

— От ячменя я отвыкла, к канчукам не привыкать, — вздохнула Мария, взяла на руки ребенка и пошла, пошатываясь, на свой чердак.

Проснулась утром с горьким предчувствием беды. Мурах-бабы уже не было в доме, мелькнула мысль, не задумал ли он худого. Глубоко сожалела, что не сдержалась вчера, все равно ничего не изменится от того, что она сказала правду в глаза. Его не убедила, а себе, наверное, повредила: Мурах-баба будет мстить ей.

Сварила обед на кухне, и, когда дервиши ушли на предобеденную молитву, Мария, спрятав под кафтан свои и Мальвины вещи, ускользнула с дочерью на улицу. Не знала, куда идти, но сердцем верила, что должна ныне встретить кого-то такого, кто даст ей добрый совет. Всюду есть люди, не все же звери.

В переулке возле Круглой башни увидела старика с длинной, седой, как у библейского Саваофа, бородой, в белой чалме и в сером арабском бурнусе. Он не пал на колени, когда муэдзины прокричали призыв к молитве, а только поднял голову к небу, и показалось Марии, что человек этот видит бога. Того бога, которым торгуют все на свете, не зная его, того бога, который является самой подлинной правдой, вечно униженной и бессмертной. Сейчас он разговаривает с нею с глазу на глаз, советуется, спрашивает.

— Помоги, святой отче, — услышал меддах Омар шепот и опустил глаза. У его ног пала ниц женщина с ребенком. — Тот, кто способен видеть бога, должен знать путь и к моей судьбе, который я не в силах найти.

— Встань, дочь моя, — промолвил Омар. — Я не святой. Я только успел долго прожить на земле. Я исходил все мусульманские страны, посетил каждое село и город в поисках правды не в законах, а в людях. И постиг одну правду — правду человеческих страданий. Это единственное, что не является фальшивым под солнцем. Что породят эти страдания — не знаю: молчит бог. Но если когда-нибудь утвердится счастье на земле, то мудрецы скажут: «Его породило безграничное горе». Какое горе постигло тебя, женщина?

— Я родом с несчастной Украины. Два года была рабыней в Крыму, а теперь гибну от голода на свободе. От своей веры отреклась, надругалась над святым крестом, но этого мало. Чтобы жить, надо еще отдать на поругание свою душу и тело, а это выше моих сил. Я живу у дервишей в монастыре, но не могу вернуться туда. Посоветуй мне, куда пойти, чтобы хоть ребенка спасти от смерти?

— Злой демон водил тебя среди лихих людей. Уходи прочь от них. Аллах вложил в образ человека добро и зло, безбожие и богобоязненность и ведет человечество двумя путями. Ты сможешь найти тех, что идут по пути добра. Пусть бог осчастливит тебя в твоих поисках, поможет найти тебе свет правды. Ищи его не среди богатых, не среди священников-бездельников, а среди тех, которые знают цену зернышку проса. И ни за что не расплачивайся своей верой и совестью. Бог единый для всех народов и воспринимает молитвы из разных храмов и на разных языках, лишь бы только они были искренними, лишь бы только к ним не коснулась грязь корыстолюбия. Уходи из Кафы — этого содома продажности, уходи поскорее, пока грязь не прилипла к чистой душе твоего дитяти. Уходи и не возвращайся больше к тем, кто молится шайтану словами молитвы. За Бахчисараем есть христианское село Мангуш — возможно, там найдешь себе пристанище.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза