Манон, или Жизнь

Черта лысого! Какого черта?

Выскакиваю из туалета и нарываюсь на начальника.

– На тебе лица нет, – говорит он с сочувствием.

– Дома неприятности, – отвечаю я.

– А-а, – говорит начальник. – Так тебе, может, уйти надо?

– Слушай, честно говоря…

– Так иди, – говорит начальник. – У тебя там как вообще?

– Там вообще – супер.

– Ну так и вали домой. Только предупреди секретаря.

– Спасибо, – говорю я от всей души.

* * *

Солнце печет. Через три минуты я уже в телефоне-автомате. Набираю полицию.

– Алло, – говорю. – Пропала девушка… Три дня никто не видел…

– Лина Лаут? – прерывают меня сразу.

– Да, да! Вы ее нашли?!

– А вы кто?

У меня все обрывается внутри. Грязный алюминий. Разбухший телефонный справочник, строчки расползаются в разные стороны.

– Моя фамилия Ставицки, – говорю я.

– Ага! Мы вас как раз ищем, на работе вас нет.

– Я только что оттуда ушел, – говорю я, представляя себе реакцию моего начальника на звонки из полиции. – Могу к вам приехать.

– Мы сами вас подхватим, – после секундного замешательства говорит голос в трубке. – Где вы сейчас территориально?

* * *

Никаких, разумеется «канатами вязали» и «под белы руки» – находят тихое местечко, отдельный кабинет; причем кабинет почти полный – пять человек напротив меня, меня должно бы это насторожить, и такой быстрый контакт тоже должен насторожить, и то, что они знают про Лину, – но меня это не настораживает. Я слишком расстроен. Я думаю, естественно, что это мать Лины успела так быстро сообщить в полицию; или что… или…

– Герр Ставицки, – начинает главный, – расскажите, в каких отношениях вы состоите с Линой Лаут?

– В дружеских, – говорю я.

– Надо ли нам понимать вас так, что вы…

– Да, да, да. Надо понимать меня именно так.

– Я вообще-то волнуюсь, ребята. Мне бы очень хотелось, чтобы вы ее нашли, – говорю я.

Они переглядываются.

– Герр Ставицки, – говорит один из них, – вы, конечно, понимаете, что против вас будет в любом случае заведено уголовное дело. Разумеется… когда Лина найдется, по ее заявлению обвинение может быть с вас снято. Но если… события будут развиваться… иначе… то… вы попадаете в достаточно сложную ситуацию. Надеюсь, вы нас правильно понимаете.

– Да, – говорю я.

– Вы – последний, кто видел Лину, – это факт, – говорит главный. – Мы должны, нам придется, мы вынуждены взять с вас подписку о невыезде. Вы можете спокойно работать. Ну… не спокойно, мы хотим сказать, одним словом…

– Скажите, – вступает вдруг молчавший до сих пор главный, – скажите, герр Ставицки, а это правда, что вы на прошлой неделе подали заявление об усыновлении четверых детей покойного герра Кнабе, работавшего в группе RHQ?

– Кнабе был моим другом, – объясняю я. – Мы работали вместе до прошлого года.

– Но, если так, получается, вы работали вместе и с герром де Грие.

– Да, верно, – говорю я, начиная чуять какой-то подвох. – Так оно и есть.

– Но в последнее время вы редко с ним виделись, так?

Ощущение подвоха усиливается.

– А вы, вообще, кто? – вдруг приходит мне в голову. – Почему вы спрашиваете меня про де Грие?

– Герр Ставицки, – говорит главный, – мы вам сейчас предложим одну вещь… В случае, если вы правильно нас поймете, не будет никакого уголовного дела и никакой комиссии по растлению малолетних… И четверо детей Кнабе будут в полном порядке.

– Где Лина?

– Лина в полной безопасности. Мы очень советуем вам: пожалуйста, постарайтесь правильно отреагировать на наше предложение… Взгляните, – говорит главный и протягивает мне бумагу.

Как гром среди ясного неба. Это копия заявления в полицию об изнасиловании.

Внизу стоит подпись Лины.

– Ваш друг де Грие, – говорит главный, – обвиняется в мошенничестве в особо крупных размерах… Мы искали его несколько дней, можете себе представить? Но в конце концов нашли. Мы не хотим его арестовывать. Мы хотим сначала получить информацию. Вы должны вытянуть из де Грие хоть что-нибудь.

– Это невозможно, – говорю я. – Я с этим просто не справлюсь. Де Грие ничего мне не скажет.

– Даже вам?

– Даже мне. Мы никогда не говорим с ним о работе, с тех пор как я перешел в RTBF. Вы можете понять, что наши фирмы – конкурирующие? Надо быть идиотом, чтобы пытаться такое подстроить, – я просто в бешенстве. – Ничего у вас не выйдет.

– Должно выйти, – возражает главный. – Это в ваших интересах, герр Стаут.

И от того, что он называет меня не по фамилии, а так, как зовут меня друзья, мне становится совсем хреново. Конечно, он узнал это от Лины. Сволочи. Сволочи!…

– Прекратите! – Положите… на место! – да держите его, слева, слева…

– Ах ты падла! – я швыряю ему в рожу степлер.

– Ах ты, гадина! – скручивают и валят на пол, дышать нечем, наверху качается пыль, бумаги слетают со стола, заявление, еще что-то и еще что-то, с грохотом рушится кипа папок, я выдираюсь из их рук, и что-то еще грохочет и громыхает некоторое время сверху, прежде чем я понимаю, что сопротивление бесполезно, отныне и во веки веков.

Когда же ты, Стаут, отучишься драться с полицией?

* * *

У меня отбирают шнурки, ремень и галстук и сажают меня в камеру к двум бандитам.

– По какой статье? – интересуются бандиты.