Манок на рябчика

Делая медленные шаги по большой маминой квартире, он нигде не останавливал взгляд, просто вышагивал по периметру комнат по нескольку раз. От пустоты квартиры, от жуткой тишины, безмыслия и тяжелого воздуха он стал тяготиться уже и одиночеством. Он ходил, пытаясь постигнуть хоть какой-то смысл в этих шагах, и, только когда присел на диван, понял, что безумно устал. Он вытянул ноги, подложил под голову подушку и тут же уснул. Спал он как убитый часов двенадцать. Наверное, спал бы и дольше, но разбудили голоса. Звонкий детский голосок растерянно спрашивал:

– Настя, а где же бабушка?

Монахов лежал спиной к двери в комнату и спросонья силился понять, чей же голос мог спрашивать про бабушку. И тут он услышал детское недоуменное «ой!» уже совсем рядом. Он перевернулся. В дверях комнаты стояла девочка лет пяти и смотрела широко раскрытыми удивленными глазами, излучающими такой неподдельный восторг, что Монахов не смог не улыбнуться в ответ.

– Папочка приехал!

Виктор от неожиданности принял сидячее положение, но девчонка уже бежала к нему обняла ручонками за шею и крепко прижалась своей нежной детской щекой к его трехдневной щетине.

Вот так он стал папочкой. Это и была та «важная вещь», о которой хотела сказать ему Лена, и по какому-то наитию он не стал ее слушать. Выслушать хватило бы сил, но возникли бы вопросы, была бы какая-то подготовка, и чем бы всё кончилось, неизвестно, а здесь сразу и навсегда, без сомнений.

Год назад мама оформила опекунство над девочкой. С Костей и Леной она не советовалась, просто поставила их перед фактом. Для них это была полная неожиданность, даже шок. Главное, она просила ничего не сообщать Виктору. Сказала, что сообщит сама, когда придет время. Какое время и когда оно придет, осталось загадкой навсегда. И еще большей загадкой для всех стало молниеносное признание папочки. Но с течением времени все загадки сделались ненужными, забылись прочно, давно канули в Лету и не всплывали никогда. Не было тайн – была дочь, единственная, любимая, неповторимая…

Странно, почему-то так отчетливо всплыли именно аэропорт Ниццы, кофе с Жюли и как она говорила, что теперь всё будет по-другому. Правду говорила. Значит, Изабелла Марковна общалась с Жюли…

– А если мадам Ломбер всё прекрасно поняла, то твой секрет, Витя, очень скоро станет секретом Полишинеля. Вопрос времени… Как видишь, не на облаке живем…

– Да… – согласился Монахов, подняв вверх обе руки, – не на облаке… И кто ее понес на фестиваль…

– Кого именно?

– А спроси что-нибудь полегче… Обеих, надо полагать…

– Так, значит, Изабелла поняла всё правильно?

– Поняла и поняла… Добавлять ничего не буду. Но это было давно, Коля. А вот не далее как сегодня, перед ужином, пошел окунуться, прихожу – Аня журнал читает… Какая-то про меня статейка пустая… Так… Ни о чем… Анька спрашивает, чего ты интервью не даешь, наврал бы про себя, про жену, и так вскользь: «А чего ты не женишься?» А меня напрягло. – А действительно, чего не женишься? – вполне серьезно спросил Баранов.

– Я понимаю, что люди чувствуют себя плохо, когда другому хорошо, но ты, Николай Эдуардович, вроде не из этих… – Это как посмотреть… Я меняюсь в худшую сторону… А если серьезно, Витюша, то прости, конечно, но я не могу понять одной вещицы… Ты человек скрытный… Но я знаю тебя со студенческих лет. У тебя всегда была душа нараспашку. Она и сейчас нараспашку, а для прессы ты закрыт, хотя тебе до прессы и до критики дела нет. Тогда почему закрыт? Что тебе до той атмосферы! Ты не хочешь, чтобы кто-то конкретно знал о тебе больше, чем подобает. Вот я сейчас выпил, а у пьяного на языке – сам знаешь… Хорошо, Марковна не пьет. Но… Узнают… Помяни мое слово… Да я тебе уже говорил…

Коля усмехнулся. Саркастическая усмешка очень шла к его неожиданной бороде.

– Или я не прав, Виктор Станиславович?

– Ты лучше наливай давай…

Баранов налил.

– Я понимаю, что это лучше, конечно, но есть такое понятие в металлургии «предел усталости», когда металл проверяется на разрыв. Вполне возможно, этот предел наступил…

– У кого?

– Ну, если не у тебя, так у дочери… Вот Анька тебя и провоцирует…

– Провоцирует… Эва как… И что дальше?

– Дальше – предел прочности и…

Монахову стало смешно от жесткого металлического голоса Коли.

– А ты зря смеешься, Витя. Законы физики еще никто не отменял.

– И что делать?

На этот вечный праздный вопрос ответа не бывает, а если и бывает, то его не знают, а если и знают, то не говорят. Но ответ прозвучал вполне проникновенно.

– Выводы…

– Ну почему здесь-то, сейчас-то, почему?!

Виктор опрокинул в пищевод еще порцию коньяка. Баранов многозначительно приподнял обе руки к темному небу.