Манхэттенский ноктюрн

Я неопределенно кивнул, смутно понимая, о чем идет речь. И только потом мне стало ясно, что Кэролайн излагала до смешного упрощенную и вряд ли правдивую версию того, почему она приехала в Нью-Йорк; да, только позднее я понял, что причины этого переезда коренятся в ее прошлом, а его следствия проявились как раз в настоящий момент где-то. Но сейчас, наблюдая, как Кэролайн вертит в руках корку от апельсина, я знал только, что она выглядит крайне встревоженной.

– Кажется, я прожила здесь достаточно долго и должна была понять, что стоит кое о чем серьезно задуматься, – продолжала она. – Я хочу сказать, это жестокое место и надо точно знать, почему ты здесь. А если ты этого не знаешь…

– То попадешь в большую беду.

– Да, попадешь в большую беду, потому что тебя так или иначе либо втянут в какую-нибудь историю, либо сожрут. Так случилось с моей подругой. Она начала курить крэк, и больше я с ней не виделась, а потом она вдруг объявилась, такая жутко тощая и больная, и нам пришлось отправить ее обратно в Техас на автобусе. – Кэролайн сунула в рот дольку апельсина. – Короче говоря, в то время у меня не было работы, и я обратилась в агентство и получила место – отвечать на телефонные звонки в приемной адвокатской конторы, – где я могла бы сводить концы с концами. Я проработала там всего дня три, как вдруг один из адвокатов, из тех, что постарше, спросил меня, не пойду ли я с ним куда-нибудь выпить после работы. Он был очень важным и все такое, но только какой-то правильный и, наверное, ничего не понял обо мне… Я даже никого не присматривала, одевалась очень скромно и почти не красилась. Я вовсе не хотела, чтоб на меня обращали внимание, мне хотелось какой-то стабильности, и все равно он уговаривал меня пойти с ним, так вот, он выглядел в своем костюме, с седыми волосами и все такое, ну, может, лет на сорок пять; он казался таким довольным собой, будто он только что заработал миллион долларов или около того, и кто его знает, но в нем было, действительно было что-то привлекательное, но… что ж, я повидала кое-кого в Калифорнии, они были весьма необычными людьми… Я сказала, что это очень любезно с его стороны, но я не могу. А поскольку он все-таки был юристом, ему требовалось разумное объяснение, и он спросил меня, что мне мешает – моральные принципы или он не в моем вкусе. Вот как он это сформулировал. Я малость разозлилась и сказала, что он не в моем вкусе. – Кэролайн откусила кусочек апельсина. – На следующий день дама, которая заведовала персоналом, уволила меня, когда я вернулась с ланча. Она сказала, что так дело не пойдет…

– Он велел ей это сделать.

– Конечно. Я сразу встала и ушла и пошла куда-то к югу от Мидтауна, понимаете, просто вот так шла и шла, целый час, наверное… знаете, как это бывает приятно, когда холодно на улице, и вот я гуляла и завернула в какой-то захудалый бар в конце Бликер-стрит. Правда, там было тепло. Ну я и решила посидеть и подумать, а тут вошел Саймон… его нетрудно узнать, он ведь ни на кого не похож. Я видела его фильмы и «Мистера Лю» два раза смотрела. Он был один, и когда заметил меня, подошел и спросил, может ли он угостить меня чем-нибудь покрепче, я согласилась, ну, мы с ним посидели и немного поговорили. И я тогда подумала, что в жизни он еще хуже, чем в журналах и по телевизору. Короче говоря, этакая уродина в ковбойских сапогах. Вы подумайте, ну что может быть глупее ковбойских сапог в таком городе? Но, знаете, мы так здорово поговорили. Он все расспрашивал меня о моем детстве. – Она съела еще одну дольку апельсина. – Например, была ли на заднем дворе веревка для белья, на которой сушились футболки, нижнее белье и джинсы; и мне стало ужасно смешно, но я сказала, что была; а у нас и правда была точь-в-точь такая веревка. И отцы у нас оба занимались физическим трудом… мой отчим работал водителем грузовика. Интересно, почему он уделял мне столько внимания?

– Ну, привет!