Манюня

Ереванский аэропорт встретил нас толкотнёй и изнуряющей духотой. Ба путешествовать категорически не любила, поэтому пребывала в недобром расположении духа. Сначала она поругалась со всеми в очереди в регистрацию (что вы по мне вдоль и поперёк ходите, ищите другие маршруты для променада), потом она поругалась с уборщицей в зале ожидания (в туалете вонь и грязища, а ты тут тряпкой елозишь по полу). Потом мы толпились под палящим июньским солнцем возле трапа самолёта, а нас всё не пускали внутрь, и Ба поругалась сначала с бортпроводником (на одну ногу наступлю, за другую потяну и разорву пополам, щенок), потом поцапалась со стюардессой (глаза аж до висков подвела, а детей в самолёт не пускаешь). Под её натиском детей впустили в самолёт, и мы стояли наверху, махали родителям рукой, а Гаянэ обливалась горючими слезами и говорила «щас мы улетим, а мама останется валяпальту».

Потом мы полетели на самолёте, и стюардесса с подведёнными глазами разносила на подносе мятные леденцы в жёлтой обёртке с голубеньким самолётом на боку. Всем она дала по одной конфетке, а нам, покосившись на Ба – по три. Ба мигом растаяла лицом и даже позволила себе некое подобие одобрительной улыбки. А мы весь полёт забавлялись тем, что ели конфеты, а потом нас рвало в целлофановые пакеты, которые в большом количестве принесла стюардесса.

-Ну зачем вы их едите,- ругалась Ба.

-Нас и так рвёт, с конфетами хотя бы вкуснее,- стонали мы.

-Если смыть с тебя всю косметику, глядишь, под ней и обнаружится миловидное личико,- поблагодарила Ба на прощание стюардессу, когда покидала салон самолёта.

-Простите?- не поняла стюардесса.

-Прощаю,- отрезала Ба.

Адлер нам очень понравился. Пока мы ехали из аэропорта, и Ба ругалась с водителем такси что он плохо водит (тормоза-то помнишь где находятся или рукой показать?) и много денег берёт за проезд (я смотрю, счётчик тикает очень резво, небось подкрутил там какую гаечку), мы вертели головами и любовались городом.

-Ух ты, как много людей,- вздыхала Манька,- в стотыщ раз больше чем, в Берде.

-В стотыщмильонов раз,- важно говорила Каринка.

-В стотыщмиллиардов,- не уступала я.

-А мы лясипед не взяли,- вспомнила Гаянэ и горько расплакалась.

Дом, в котором мы сняли две комнаты, принадлежал грузинской родне моей преподавательницы по игре на фортепиано Инессы Павловны.

-Гоги - мой двоюродный брат. Очень честный и порядочный человек, а жена его вообще прелесть,- уверяла нас Инесса Павловна,- так что не волнуйтесь, вам у них будет очень комфортно.

Гоги оказался мужчиной гигантского роста и могучего телосложения. На лице у него красовались лихо подкрученные кверху пышные усы, от глаз к вискам разбегались тоненькие лучики морщин.

-Гамар джоба,- пожал он мужчинам руки,- как доехали?

-Лучше бы не ехали, так доехали,- любезно отозвалась Ба, и прошла сквозь опешившего хозяина в дом,- где тут наши комнаты?

-Тёща?- скорбным шёпотом спросил папу Гоги.

-Нет,- замотал головой папа и кивнул в сторону дяди Миши,- это его мама.

-Пойдем, покажу ваши комнаты,- Гоги отобрал у дяди Миши чемодан, взял его под локоток и повёл в дом.

Все две недели он относился к дяде Мише, как к тяжело больному человеку – всячески за ним ухаживал, подсовывал самые вкусные куски еды, норовил открыть перед ним дверь и называл за глаза «этот несчастный человек».

Комнат было две, одна большая, другая поменьше. В большой стояли три кровати, раскладной диван и большой шкаф, а в маленькой две кровати, трюмо и кушетка. После недолгого совещания взрослые решили, что Ба с мамой и Сонечкой будут спасть в маленькой комнате, а остальные девочки с папами – в большой.

Мы разложили наши вещи в шкафу, а потом жена Гоги Натэла накормила нас запечённой рыбой и напоила домашним лимонадом.

-Ах, вкусно-то как,- причмокивали мы, отпивая из стаканов кисло-сладкий лимонад,- никогда в жизни ничего вкуснее не пили!

Натэла заливисто смеялась, откинув голову, и подливала нам лимонад. Её рыжие вьющиеся волосы отливали множеством золотых искорок под лучами заходящего солнца.

-Какая вы красивая,- залюбовалась Маня,- и веснушчатая!

-Это я летом такая веснушчатая,- сказала тётя Натэла,- а зимой превращаюсь в бледную моль.

-Небось врёте,- не поверила Манька.

-Мария,- одернула её Ба,- уши откручу! Разве можно так с взрослыми разговаривать?

-Я тебе потом свои зимние фотографии покажу, и ты увидишь, что я не вру,- пообещала Мане тётя Натэла.

Потом Гоги показывал нам баню, которую «уот этИми уот руками сколотил», а мама осталась помогать Натэле убирать со стола.

-Очень хочу научиться делать правильный грузинский лобио,- сказала она.

Натэла тут же достала из шкафчика мешочек с фасолью, и отсыпала часть в неглубокую миску.

-Завтра и приготовим.

-Замачивать не будем?- спросила мама.

-Баб,- раздался сзади голос Гаянэ,- босбодри, что я зделала.

Женщины обернулись и потеряли дар речи.

-Вайме,- первой пришла в себя Натэла,- деточка, что это у тебя с лицом?

-Горе моё,- всплеснула руками мама,- ты снова что-то засунула себе в нос?

-Гонфеды,- отрапортовала Гаянэ,- дбе штуги.

-Покажи!