Манипуляция сознанием

На душу населения в Москве приходилось несравненно больше дружеских застолий с выпивкой, смехом и беседой, чем в любой европейской столице. Говорят, что не было политических игр, которые многих очень привлекают. Тоже неправда. Откуда же взялись все эти плеяды демократов и радикалов? Их импортировали из Парижа? Нет, они три десятилетия «игрались» в Москве, да еще наименее скучным способом: с таинственным видом подпольщиков, но под надежной защитой верхушки КПСС и дружественным похлопыванием по плечу в многочисленных поездках на Запад. А что некоторых «репрессировали» — так какое же без этого подполье, какая героическая борьба и какой тоталитаризм? Все должно было быть, как настоящее. Сравнивая две реальности, я утверждаю, что политическая жизнь в Москве, в которую было вовлечено множество интеллигентов, была более интенсивной, чем в Мадриде или Нью-Йорке.

Так с каким же сортом скучающих солидаризуется наш либерал? С очень четко определенной социальной группой. Это те, кого не привлекает ни одно из вышеназванных развлечений, чьи претензии съежились до самого жалкого потребительства — до потребительства образов. Им не хватало витрин, а не продуктов. Они страдали оттого, что вынуждены были пить пиво из бутылок, а не из жестянок (как на Западе). Страдали потому, что девушки их любили бесплатно — а им хотелось шикарных проституток. Даже в политике их привлекали скандалы и пощечины, которыми обмениваются депутаты в демократических парламентах. В Италии депутаты размахивают мочалками — вот это борьба с коррупцией! Вот это политика!

Очевидно, что существовавший в Москве порядок не удовлетворял жизненных потребностей этой социальной группы и делал их жизнь невыносимо скучной. Без сомнения, это большой дефект всего проекта т.н. «реального социализма». Столь же очевидно, что разрушение этого проекта и взрыв преступности в Москве никак не помогут реально удовлетворить указанные потребности, а предлагают людям этого типа антисоциальный выход, обманчивое ощущение удовлетворенности, получаемое за счет других граждан — и в этом пункте дилемма дона Фелипе также обманывает.

Но подчеркнем главное: в своем афоризме политик апеллирует к интересам и ценностям, которые ни в одном обществе не декларируются как приоритетные. Он представляет носителями высших ценностей те группы людей, которые даже в своем радикальном потребительстве являются маргинальными. Неужели действительно таков реальный смысл нынешней философии социал-демократии? Нет, конечно, афоризм Фелипе Гонсалеса — просто элемент программы манипуляции сознанием.

5. Предложенная дилемма, если ее принять всерьез, означает крах всей антропологической модели левых сил Запада. Человек в ней представлен как стерильный продукт манипуляции, лишенный всякой личной свободы воли. Это — модель, взятая у крайнего бихевиоризма, проникнутого механицизмом и детерминизмом, представляющего человека марионеткой, дергающей ручками под действием «стимулов». Разве человек скучает или радуется в зависимости от политического режима? Даже крыса с вживленными в мозг электродами выглядит более сложным и свободным существом!

Если такова, в действительности, антропология социал-демократии, то был прав Достоевский, когда, наблюдая эволюцию западного современного общества, предвидел именно это — превращение человека в манипулируемое существо. Чтобы это существо не скучало, это общество дает ему, кроме хлеба земного, разрешение на контролируемый грех (подобно тому как на Западе государство субсидирует продажу презервативов) и веселье детских песенок (вроде голливудского популярного кино). Это именно те три вещи, ради которых лидер Социнтерна якобы согласен пожертвовать свою жизнь нью-йоркским хулиганам. Вернее сказать, приглашает сделать это свою духовную паству76.

6. Наконец, есть еще тонкий подлог, который можно назвать грехом обсуждаемой дилеммы. Хотя это слово изъято из языка гражданского общества, в моменты тяжелых кризисов, вроде того, который надвигается сегодня, старые понятия приходят на ум.

Любой взрослый знает, что начиная с некоторого возраста человека заботит не столько его собственное существование, сколько жизнь его близких, прежде всего детей. Дилемма, о которой идет речь, была предложена в достаточно общей форме — ведь политики говорят не о собственной персоне, они создают концепцию для общества. Она означает: «для меня, для тебя, для моего сына и для твоего сына предпочтительнее быть зарезанным в метро… и т.д.».