В частности, одно из обвинений в адрес бывшего председателя КГБ Крючкова касалось незаконного подслушивания телефонных разговоров видных политических деятелей. На фоне всего прочего, не бог весть какое обвинение. И вдруг адвокат Крючкова заявляет: «Что касается доавгустовских событий в части прослушивания и других форм контроля со стороны КГБ за народными депутатами РСФСР и СССР, видными государственными и политическими деятелями, то не было ни одного случая без прямой санкции Президента Горбачева». Адвокат сообщил прессе неприятные подробности: на многих документах, касающихся прослушивания, Горбачев расписывался лично. Так, ходили слухи о прослушивании телефонных разговоров личного пресс-секретаря Горбачева В.Игнатенко — как части заговора КГБ против Президента. В интервью об этом деле, данном «Литературной газете», Горбачев выразил свое возмущение и полное неведение. А теперь выясняется, что на докладной записке КГБ о прослушивании В.Игнатенко наложена собственноручная резолюция Горбачева.
В умах людей после августа сместились привычные понятия о том, что можно и чего нельзя делать человеку в том или ином положении. Тяжело было смотреть на Горбачева — президента вчера еще великой страны, который лично зачитывал в парламенте, да еще с натужно ироничными комментариями, скандальный анонимный донос на своих министров (тайную стенограмму заседания правительства 19 августа). Да и поведение автора «информации» — известного ученого Н.Н.Воронцова, хотя он и заявил: «Я не считаю себя героем, но предпринятое мною требовало гражданской позиции», явно нетривиально. Во-первых, он не выступил в парламенте от своего имени, а предоставил свой доклад анонимно. Во-вторых, он приписал криминальные высказывания одному министру, которого в тот день вообще не было в Москве, и в парламенте возник скандал. Наконец, стенограмму вел не он один, и оказалось, что его собственные выступления на том заседании отнюдь не были, мягко говоря, смелым обличением путчистов.
Немаловажную роль сыграло ритуальное обрамление драматической кончины маршала Ахромеева: в парламенте, где ему симпатизировали как минимум 60 процентов депутатов, никто не встал почтить память Ахромеева как депутата — все побоялись встать. Горбачев, чьим советником был Ахромеев, ни словом не выразил соболезнования семье, в ведущих западных, но не советских, газетах были опубликованы некрологи. Наконец, на волне антимилитаризма какие-то энтузиасты после похорон вскрыли могилу Ахромеева и сорвали с тела маршальскую форму.
§ 8. Фактор страха в политике после августа
После августа в рядах демократов возник патологический страх перед «социальным взрывом». Введя «на время» почти неограниченную власть Б.Н.Ельцина или отвлекая людей запретом компартии демократы лишились важного козыря в глазах населения — именно надежды на демократический политический порядок. От того единственного, что перестройка на какой-то момент почти дала людям. В сентябре 1991 г. тогдашний шеф КГБ России В.Иваненко изложил по телевидению программу «демократического КГБ». На вопрос, откуда теперь исходит опасность для государства, он ответил, что теперь КГБ не будет заниматься диссидентами, главная опасность — социальный взрыв. Он развил свою идею в интервью «Аргументам и фактам»: «Сегодня главная опасность — в серии направленных социальных взрывов. Народ раздражен, возбужден слухами о скорой либерализации цен… Поступают оперативные данные, что на крупных предприятиях стихийно возникают стачкомы и рабочкомы. Думаю, что зимой они могут сорганизоваться… Скорее всего в декабре возможен бунт». Такова логика перестройки: врагами «антинародного режима партократов» были две-три сотни диссидентов, врагами демократической власти оказались народные массы — именно они были объявлены объектом внимания КГБ. Это и есть шизофренизация сознания.
Наиболее последовательную позицию в этом вопросе занял мэр Москвы Г.Х.Попов. После учредительного съезда Движения демократических реформ в своей пресс-конференции он рассуждал о том, как, по его мнению, надо будет поступать в случае массового недовольства радикальной экономической реформой (если, не дай Бог, кого-то «поднимут на вилы»). Страх перед голодной толпой стал навязчивой идеей новых отцов русской демократии.
Вот как выразил Г.Х.Попов их установки: «Я считаю возможным и необходимым применить в этом случае силу и применить ее как можно скорее. Лучше применить безоружных милиционеров, чем вооруженных. Лучше применить вооруженную милицию, чем выпускать войска. Лучше применить войска, чем выпускать артиллерию, авиацию… Так что с этой точки зрения — вопрос простой».