Манипуляция сознанием

Для СССР этот поворот имел фундаментальное значение, поскольку интеллигенция, включая партийную номенклатуру, была воспитана в духе евроцентризма, и установки западной левой элиты оказывали на нее сильное воздействие. Например, Горбачев и вся его интеллектуальная команда прямо следовали главным идеям еврокоммунизма (это отметил в своих воспоминаниях помощник Горбачева Загладин). Но одной из важнейших установок еврокоммунизма было отрицание самого права на существование советского строя, ибо в нем якобы нарушались все объективные законы, открытые Марксом. Руководитель итальянской компартии, знаменем которой был самый настоящий советский флаг, Пьетро Инграо пишет о перестройке: «Все мы приветствовали мирное вторжение демократического начала, которое нанесло удар по диктаторским режимам». Как можно было сказать такое в 1994 г., когда уже были известны страшные последствия разрушения СССР, в том числе для европейского левого движения? Инграо разъясняет: «Не думаю, чтобы в моей стране имелись серьезные левые силы, которые считали бы, что в СССР делалась попытка построить социалистический строй. Думаю, что для наиболее продвинутых сил западного коммунизма было ясно, что режимы Востока были очень далеки от социализма, во всяком случае были чем-то другим»183.

Довод этот чисто схоластический, социализм — довольно абстрактное понятие, ради которого нелепо менять политическую траекторию партии или аплодировать действиям, ведущим к страданию множества людей. Причина, видимо, глубже — западные левые осознали, наконец, что главный источник благосостояния всего их общества заключается в эксплуатации «Юга», и сделали свой выбор. Он в консолидации Запада как цитадели «золотого миллиарда», и холодная война все больше осознавалась как война цивилизаций, а не идеологий. Замечательно выступил в Москве в конце 1999 г. ультралевый в 1968 г. французский философ Андре Глюксманн. Он признал, что сейчас не смог бы подписаться под лозунгами протеста против войны США во Вьетнаме.

Вьетнам, как и Китай, будучи защищенными от идей евроцентризма своей культурой, устояли. Самая радикальная ломка всех устоявшихся структур жизнеустройства происходит в России. Сегодня, имея опыт крушения, мы можем понять то, что было трудно даже увидеть всего десять лет назад. На изломе видно то, что скрыто от глаз в спокойное, стабильное время. Так в технике аварии и катастрофы — важнейший источник принципиально нового знания.

Почему 280 миллионов рассудительных еще людей в СССР позволили сломать вполне благополучную жизнь? Почему рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, «жизнь улучшалась» — въезжали в новые квартиры, имели телевизор, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом стали ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты — то, чем на его вожделенном Западе занимается неграмотный беспризорник? Мы должны это понять.

Одну важную черту массового сознания советского человека верно подметили демократы «первой волны» — избалованность высокой надежностью социальной системы СССР. Два поколения советских людей выросло в совершенно новых, никогда раньше не бывавших в истории России условиях: при отсутствии угроз и опасностей. Вернее, при иллюзии отсутствия угроз. Причем эта иллюзия нагнеталась в сознание всеми средствами культуры, была воспринята с радостью и проникла глубоко в душу, в подсознание. Реально мы даже не верили в существование холодной войны — считали ее пропагандой. Нам казалось смешным, что на Западе устраивают учебные атомные тревоги, проводят учебные эвакуации целых городов. Нам даже стали казаться смешными и надуманными все реальные страхи и угрозы, в среде которых закаляется человек на Западе: угроза безработицы, бедности, болезни при нехватке денег на врача и лекарства. Мы даже из нашего воображения вычистили чужие угрозы, чтобы расти совершенно беззаботно.

Человек привык к тому, что жизнь может только улучшаться, а все социальные блага, которыми он располагает, являются как бы естественной частью окружающей природной среды и не могут исчезнуть из-за его, человека, политических установок и решений. Ортега-и-Гассет давно сказал важную и неприятную вещь: «избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа».