Манипулятор

Впрочем, не в этом дело – все глубже, глобальнее, мощнее. Видимо, я не могу простить ему его отречение от мамы. А может быть, все еще глубже. Я всю жизнь протестовал против запрета дедушки на мое появление на свет. Да-да, так и есть, все остальное – предлог для ненависти и мести за отказ от моего права на рождение. И протест этот не во мне, а где-то во Вселенной. Протест против ограничения права на жизнь. На мою жизнь».

***

Ночью Сергею приснился сон. Маленький пустынный остров плавно покачивался на волнах. На берегу, у самой кромки моря, стоял дедушка. Одетый в рубище, он устало опирался на посох, угрюмо глядя под ноги. Подле него находилась мама. Она, напротив, была по-юношески легка, ее белоснежное шелковое платье развевалось на ветру.

– Ну здравствуй, дочь, – сказал дед. – Я непрерывно думаю о тебе. Я понимаю, что был несправедлив с тобой и даже жесток, но не знаю, когда, в какой момент я должен был повести себя иначе.

– Может быть, когда я приехала домой и сообщила о беременности?

– Тогда не мог – кровь вскипела во мне, и я готов был разорвать тебя. Только клятва не прибегать к насилию, данная твоей матери после одного гнусного случая, сдерживала меня. Я много раз прокручивал в воображении то твое появление дома, надеясь, что смогу как-то иначе отреагировать на ошеломляющее известие. Но я испытывал еще более сильную эмоцию, не позволявшую мне мыслить адекватно, – разочарование и обиду за несбыточность радужной мечты, моих фантазий о том, как ты приведешь в дом своего суженого, как мы с матерью умилимся твоему выбору, как пышно сыграем свадьбу и как вместе с вами будем ждать рождения ребенка.

– Ну а когда из года в год к вам приезжал Сережа и вы видели, что я воспитываю благополучного ребенка, у тебя не возникало мысли о примирении. Я надеялась на это и ждала. Я даже замуж не вышла, предполагая, что это разгневает тебя еще больше.

– А предлагали?

– Не каждый день, – попыталась пошутить мама, – но несколько предложений было, и это при том, что близких отношений у меня ни с кем не было.

– Прости, я разрушил твое счастье и не нашел в себе сил признаться в этом. Обуреваемый тщеславием и гордыней, я тешил себя мыслями о собственной правоте.

Дед сел на сухой ствол дерева, вынесенный на берег штормовой волной, и закрыл лицо руками. Мама присела рядом.

– Ты плачешь? – с нежностью произнесла она.

– Я рыдаю, как делал это всякий раз, когда думал о тебе. Я любил тебя, как нежный цветок, я любил в тебе и твою мать, и своих родителей, я любил в тебе все то, что ценил в себе. И когда все это случилось, моя любовь разбилась вдребезги. Я возненавидел тебя и всех, кого любил в тебе. Каждый день моей жизни превратился в муку. Я до сих пор не знаю, как это произошло. За что я осуждаю тебя и страдаю сам?

– Когда я забеременела, он смалодушничал. Я могла удержать его, но во мне проснулся мой гордый и независимый отец, и я прогнала его, о чем, впрочем, не жалею. Думаю, он, слабый человек, не оказал бы на Сережу того благотворного влияния, которое оказал ты.

– Полагаю, и с ним я был не всегда добр. Я хотел воспитать в нем мужчину, способного держать удар, а уж что из этого получилось, не знаю.

– Думаю, получилось. У него, как и у каждого человека, есть свои проблемы, но, уверена, их было бы больше, если бы не твое влияние.

– Что ты думаешь о его теперешнем положении? – спросил дедушка. – Я имею в виду его любовь к замужней женщине. Все это мне не нравится! Не слишком ли далеко он заходит в проявлении своих необузданных страстей, разрушая семейный союз?

– Я тоже опасаюсь за его психическое состояние, но понимаю его и надеюсь, что Юля с ее деликатностью, нежностью и кротостью вернет нашего мальчика в реальность и они останутся добрыми друзьями.

Сергей был рядом с ними, но они не видели его. Он был везде и нигде, не ощущая себя, ощущал все вокруг. Он попытался объяснить свою позицию, но, как ни старался, его не слышали.

Он проснулся с двойственным чувством. Сергей всегда был благодарен матери за то, что она посвятила ему свою жизнь, отдав ему всю себя без остатка. Но то, что дедушка с любовью и нежностью – в той степени, в которой он мог себе это позволить, – относился к нему, для Сергея было откровением. Осознание этого радовало его.

Однако радость омрачалась неудовлетворенностью из-за неудавшегося диалога и оттого, что он оказался непонятым ТАМ.

***

– Ты какой-то сегодня угрюмый, даже раздраженный. Что-то случилось? – спросила Юля, когда они встретились у бассейна.

– В сущности ничего, просто был очередной клиент – еще один подонок, каких много, но сегодня был чемпион по подлому цинизму, и он задел мое мужское самолюбие. Нет, правильнее сказать: разрушил миф о мужском достоинстве, все еще живущий в моем сознании.

– Звучит интригующе, расскажи.

– Быстро не получится. Если хочешь, расскажу после плавания в кафе.

После занятий она подошла к его столику. Как всегда, оживленная и румяная после плавания, уселась напротив и заговорщицки произнесла:

– Ну давай, рассказывай!