— Давайте так, — сказала я. — Если такое задержание произойдет, я готова выехать, произвести необходимые следственные действия, но за результат вам ручаться не могу.
— А что нужно, чтобы вы могли ручаться за результат? — Спивак улыбнулся так обаятельно, что в него можно было влюбиться.
— Доказательства. Неопровержимые, убедительные доказательства.
— А оружие — это вам что, не доказательство?
— Если на нем нет отпечатков, и найдено оно, например, не в кармане у человека, а в машине, а человек говорит, что ему ствол подкинули, то не доказательство.
— У-у! — Спивак перестал улыбаться. — Володя, что скажешь?
— Значит, найдем в кармане, — сказал Захаров.
Я покачала головой.
— Нет?! — удивились они в один голос. — Нет.
— Но почему?.. — начал было Захаров, но Спивак жестом остановил его и глазами показал на телефон.
Захаров как-то сложно заломил бровь и стал нажимать на клавиши мобильника. Сначала я подумала, что он хочет позвонить кому-то, но набрав определенное количество знаков, он протянул телефон мне, повернув его так, чтобы мне был виден экран. На экране читалась лаконичная надпись: «Сколько?»
— Что это? — я посмотрела сначала на Спивака, потом на Захарова, потом снова на телефон.
— Вы читать умеете? — Захаров поднес телефон мне к самому носу, но Спивак его остановил.
— Тише, тише. Мария Сергеевна, мы люди серьезные. Голубой бриллиант, конечно, не потянем, но…
— Голубой бриллиант у меня уже есть.
Я поднялась со скамейки; мне пришлось отодвинуть нависавшего надо мной Захарова, чтобы отойти от качелей.
— Это ваше последнее слово? — прищурился Захаров, но Спивак снова поднял руку, призывая его помолчать.
— Тише, тише. Мы готовы рассмотреть ваши предложения. Но нам нужно наверняка.
Я молча покачала головой и, не оборачиваясь, пошла в прокуратуру. Спина у меня покрылась мурашками; я шла, и у меня было такое чувство, что сейчас в меня выстрелят.
Глава 15
Лешка ждал меня у дверей моего кабинета. Он наблюдал всю сцену в окно и алкал подробностей.
— Записала? — набросился он на меня.
— Записала. Пошли послушаем, что получилось.
Получилось неплохо. Слышно было практически каждое слово, и было понятно, что в разговоре участвуют трое, то есть мужские голоса легко дифференцировались. Если расчистить эту запись в лабораторных условиях, то можно и голоса опознать.
— И что ты с этим будешь делать? — спросил Лешка.
— Пока не знаю. А что с этим можно сделать? Это ведь не доказательство…
— Смотря для кого, — задумчиво заметил Горчаков.
— Меня другое волнует: почему они так уверены, что пистолет, с которым они собираются брать Костю, «пойдет» на убийство жены Нагорного? В нее ведь стреляли из винтовки.
Лешка пожал плечами.
— Поживем — увидим. А почему они так уверены, что и в Нагорную, и в Карасева стреляли из одного и того же оружия?
— Да, хороший вопрос. И тут я подскочила:
— Лешка!
Горчаков схватился за сердце:
— Тьфу, черт! Как ты меня напугала! Что такое?
— Леша! Барракуде пытались подбросить пистолет Марголина!
— Ну правильно, им же надо его привязать к убийству Карасева… Черт!
— Ага! Понял?
— Понял. Если они собираются подбросить Костику оружие, которое «пойдет» на убийство Карасева, значит, они располагают именно этим оружием.
— Леша, неужели они сами убивали?!
Горчаков не ответил. Он помолчал, а потом сказал:
— Пойдем ко мне, у меня коньяк есть. Хлопнем по рюмашке.
Я даже не стала напоминать Горчакову, что не люблю коньяк. Мы пошли и хлопнули.
— Что будешь делать с Барракудой? — спросил меня Лешка, разглядывая дно пустого стакана (коньяку было на донышке). — Скажешь ему?
— Скажу.
Я опасливо посмотрела на Горчакова, но он одобрил:
— Ну и правильно. И что ты ему посоветуешь?
— Уехать. А сама буду разбираться с пулями. Здесь какой-то подвох. Сюда никак не лезет винтовка. Почему они так уверены, что пуля из трупа Марины «пойдет» на пистолет, который изымут у Барракуды? Неужели в нее действительно попали случайно из пистолета с такой дистанции?
Мы еще некоторое время пообсуждали различные версии, но так и не пришли к окончательному выводу. Пришлось идти к себе и писать постановление о почерковедческой экспертизе. Интересно все-таки, кто расписывался в обменниках за крупные суммы.
Написав, я подумала, что в моем следствии зияет крупная дырка: я ведь, полагая, что в Марину Нагорную стреляли из винтовки ТОЗ, так и не осмотрела еще предполагаемое место укрытия стрелка. Но что-то, прямо на уровне инстинкта, удерживало меня от этого осмотра. Скрыть свой выезд от всего света я не в состоянии, а как только я это обнародую, кое-кому, не будем называть имен, сразу станет ясно, что мне известно про дистанцию выстрела.
— Ну и что? — сказал мне Лешка, зашедший проведать стол, а заодно и меня. — Ну станет ясно, и какие проблемы?
— А такие. Пока считается, что в Марину стреляли из пистолета, я просчитываю их ходы. А как только на сцену явится винтовка, им надо будет менять сценарий.
— Иногда ты слишком сложно мыслишь, простому народу не понять, — пожаловался Горчаков. — А ты бы позвонила в Москву, в пулегильзотеку.