Мания приличия

Вернувшись в особняк, они пошагали в кинозал, собираясь продолжать пьянку и я, поскольку не имела таких намерений, да и не прониклась радостью от такого общества, пожелала им спокойной ночи. Сынхён запоздало пожелал того же, а Джиён, скупо кивнув, ничего не сказал и пошел к бару, не оглядываясь. Я уже жутко хотела спать и, не думая ни о чем, упала на кровать, скинув с себя одежду, и тут же уснула. Забывшая отключить будильник, я была разбужена им, хотя до этого просыпалась по привычке часов в восемь и отрубилась опять, уговорив себя, что ещё рано. Однако девять утра было в самый раз, и я стала переваливаться с боку на бок, чтобы постепенно открыть глаза и начать день. Мягкая и удобная постель, тишина, тепло и покой обманчиво окружали домашней безопасностью, и некоторое время я лежала, не думая вообще ни о чем, воспроизводя отрывки какого-то непонятного, нейтрального сна, вспоминая родителей и братьев с сестрами. Но потом постепенно реальность стала захватывать, и я переключилась на то, где нахожусь, и поблизости от кого. Мозг сопротивлялся сплошному негативному воплощению жизни вокруг, а в него входило и увиденное накануне: употребление спиртного и веществ, разврат, сомнительные уговоры Сынри и прочее, и взамен этого голова сама собой напомнила о Мино, как бы противопоставив его светлый, по сравнению с остальными, образ. Я встала и велела себе начать новый день, забыв о подобных мыслишках. Чем он лучше остальных? Такой же участник преступности, а то, что не заладилась его личная жизнь, не делает его тем, кому позволено портить чужие судьбы. Умывшись, приняв душ и одевшись, я вышла из спальни, гадая, нужно варить кофе Джиёну сегодня или нет? Если я уходила спать около двух, а они продолжали пить, то вряд ли он уже поднялся, а будить его негласно запрещено, сокрыто под просьбой не беспокоить его по собственному хотению. Я решила начать с того, чтобы убедиться, что они не разнесли полдома и хотя бы легли, а не «бухают» до сих пор. Не нравятся мне все эти жаргонизмы, но без них не выразить полной сути происходящего. Вырулив в коридор, издалека, над спинкой дивана, я увидела всё тот же бардак на столике, что и вчера, только увеличившийся в три-четыре раза. Сегодня горничную явно не ждать, так что нужно бы убраться самой, выбросить пустые бутылки, помыть стаканы и тарелки из-под закусок, протереть стол, вычистить ковролин, на который они наверняка хоть каплю, но пролили. Обходя диван, я уже тянулась к посуде, когда обнаружила на нём, открывшегося из-за спинки, лежащего плашмя, Сынхёна. Вздрогнув, я затаилась. Он лежал на спине, одна рука свисала, другая лежала на груди, лицо каменное, губы сомкнуты, как и веки, ноги вытянуты, и вся поза выражает какую-то потерю пластичности, отверделость. Подождав с минуту, не потревожила ли я его своими шагами, которые не пыталась сделать неслышными, я поняла, что не разбудила его, и продолжила задуманное: принялась прибирать. Приятно было отметить, что не такими уж они оказались и хрюшами, и под столом и вокруг него всё было неприкосновенно. Минут десять-пятнадцать я сносила вниз бутылки, тарелки и бокалы, споласкивала их и ставила на место. Когда брала последний, то он чуть-чуть соскочил с пальцев и, звякнув громко, но всё же уцелев, погрозил разбудить Сынхёна. Я опять застыла, обернувшись на него. Ни в одном глазу, даже не пошевелился. Последней ходкой вернувшись с влажной тряпкой для протирания стола, я стала коситься на Сынхёна уже более внимательно. Переставая осторожничать с шумом, я ждала, когда же он начнет приходить в себя? Нельзя же упиться до такой степени, что ничегошеньки не чувствуешь, хоть на голове пляши? Сколько ж нужно выпить, чтобы быть похожим на труп? Я сжала тряпку. Остановилась. Выпрямив спину я развернулась к лежащему на диване. В самом деле, он очень похож на мертвеца. Даже не по себе. Приглядываясь, я попыталась обнаружить дыхание, но грудь не поднималась, и рука на ней не двигалась. Никакого пьяного храпа. Ничего. Всё больше пугаясь, я приблизилась к мужчине и наклонилась. Никаких шелестов, посапываний и посвистов, свойственных спящим мужчинам — я по отцу и братьям знала, они не пили, но спали шумно. Как же так? А где Джиён, кстати? Не убил же он друга и смылся? Выпустив тряпку из руки, я отшатнулась. О боже, а если я одна в особняке с трупом?! Нет, что за ерунда, Сынхён не мертв — как так могло бы случиться? — Сынхён! — несмело позвала я, но никакого отклика, естественно, не последовало. — Сынхён! — повторила я чуть громче. Ни одна мышца не дернулась. Становилось по-настоящему страшно. — Сынхён! — положила я руку ему на плечо и потрясла его. — Сынхён! — заладила я и, проделав более уверенные движения и позывы, я выяснила, что тело передо мной никак не реагирует. Господи, он на самом деле умер?! Подскочив на ноги, я едва не схватилась за голову, сделав круг вокруг своей оси. Оглядев зал, я попыталась сообразить, что предпринять? Телефонов я тут никаких не знаю, да меня и не поймут на корейском, идти отсюда пешком неизвестно куда и сколько… Джиён! Вмиг забыв о том, что его не надо тревожить — не просто так ведь! — я понеслась туда, где были его покои. Я не решалась прислонить ухо к груди Сынхёна и послушать, бьётся ли там сердце? Если я не услышу и этого, меня охватит окончательный ужас, мне нужен кто-то рядом. Я подбежала к запертой двери, за которой предполагалось наличие хозяина особняка. Подняв кулак, и на секунду напомнив себе о том, что он может разозлиться, я всё же постучала. Потом ещё и ещё, и чуть громче. Хоть бы они все тут не вымерли! Кто знает, бывает ли в Сингапуре какая-нибудь подпольная алкогольная продукция, от которой можно откинуться, как у нас в России от паленой водки? Даже если он жив, вдруг ему там плохо, а он закрылся? Как вообще можно жить одному и запираться? Да мало ли что случится! Под мои тарабанящие стуки и крики «Джиён!» дверь всё-таки открылась. Он показался на пороге, недовольный, сонный, в одних трусах-шортах почти до колен. Я опустила кулаки и почему-то прошлась взглядом по его многочисленным татуировкам на теле. Язык прилип к нёбу от его угрожающего взгляда, совершенно не такого улыбчивого, как вечером. Как по-разному он умеет смотреть! — Что случилось? — прохрипел он и тут же покашлял в кулак, возвращая голос. — Там Сынхён… он не приходит в себя. Мне кажется, что-то случилось, — еле выговорила я, боясь, что мы двоём обнаружим именно то, что я подозревала. На лице Джиёна нарисовалось нешуточное беспокойство. — Где он? — тотчас двинулся он и я поспешила вперед, указывая, что мужчина там же, где и был. Мы вошли в кинозал и, теперь оба, нависли над диваном, на котором всё так же, покойником, лежал Сынхён. — По-моему, он не дышит, — дрожащими тонами выдавила я из себя. — Черт, — Джиён подсел к другу и взял его за запястье, нащупывая пульс. Потом обернулся ко мне через плечо. — Ты что, грохнула его? — Я?! — ахнув, я даже отступила на шаг. — Господи, да ты что?! — я перекрестилась. — Как я могла? Я встала, а он лежит вот тут, вот так… — слезы стали набегать на глаза от нервов и беспокойства. — Что с ним сделалось? Почему? — Я надеялся, что ты мне расскажешь… — Джиён поднялся и посмотрел на меня драконьим прищуром. — Когда мы расходились под утро, он был в совершенном порядке, — будто вспомнив о том, что пил и только что встал, он пригладил волосы, разлохмаченные по бокам. — Может, сердце остановилось от наркотиков или большого количества спиртного? — предположила я, косясь на Сынхёна. Находиться рядом с тем, чья душа нас уже покинула, очень не комфортно. Меня начало трясти. Я должна была бы радоваться, что один из мерзавцев скончался, но меня одолевали сожаление и раскаяние, что я не смогла ничем предотвратить этой трагедии. — Это было для него не так уж и много, — Джиён вновь подозрительно вперил в меня взор. — Разве что его отравили? — Да… да как бы я смогла? Ты что?! — я молитвенно сжала руки. Всегда всем доверяющая и привыкшая верить на слово, я осознала, что эти люди не верят никому и ничему, и если им что-то взбредет в голову, то я на это никак не повлияю. Меня посадят за убийство? Или он убьёт меня за товарища сам? — Я не говорю о том, что не способна убить кого-либо, но, Джиён, где бы я взяла яд? Пожалуйста, не думай, что я тут пытаюсь навредить тебе, вам… — Ладно-ладно, — отойдя от дивана, он сел на кресло напротив и указал мне на соседнее. — Успокойся и присядь. — Ты не вызовешь скорую помощь? — удивленно послушалась я. — Как я могу? Вдруг всё-таки какой-то криминал? — он дотянулся до бутылки с виски и, раскупорив её, подставил себе стакан, принявшись наливать, чтобы опохмелиться. — Нет, нам с тобой нужно избавиться от трупа. Мы скинем его с пирса, на корм рыбам. Поможешь? — У меня не нашлось слов. Под мерное журчание льющегося виски, я онемела. Это же его лучший друг! Это вот такие почести он ему собирается воздать? Сегодня пьёт вместе с человеком, а завтра может выкинуть его и забыть? — Чего молчишь? Поможешь? — Я… я… — не находясь, что сказать, я готова была подставить ещё один стакан и попросить налить мне. Если Джиёну всё это нормально, то мне вот-вот станет плохо. Заметив боковым зрением движение, я повернула голову и дико взвизгнула от того, что Сынхён, не открывая глаз, резко сел, сложившись пополам. Джиён по левую руку засмеялся, поглядывая то на меня, то на приятеля. — Ну хватит орать-то, — сквозь веселье попросил он, и я поняла, что всё ещё голошу от ужаса. Губы сошлись. — Мне нужно в туалет, — произнес загробным басом Сынхён и, всё так же, с закрытыми глазами, опустил ноги на пол, поднялся, вытянул вперед руки, как зомби, и потихоньку поплелся прочь. Шокированная и едва ли не плачущая, я смотрела ему в спину, не ощущая себя от пережитого кошмара и облегчения, наставшего позже. — Эх, Даша, Даша, — вздохнул рядом Джиён. — Это называется — мертвецки пьян. Неужели ты не могла сама пощупать пульс и понять, что с ним всё в порядке? — Я так испугалась и растерялась… — бесцветно промямлила я, обернувшись к нему. — Но это было забавно, правда, — улыбаясь, он отпил виски. — Я не удержался, чтобы ни посмотреть, как ты поведешь себя в такой ситуации. Жаль, я так и не услышал, была ты готова мне помочь или нет? — А ты серьёзно выбросил бы тело друга вот так вот? — Если бы от этого зависела моя жизнь и сохранность? Да. И он сделал бы то же самое, — Джиён пожал плечами, полоская во рту горячительную жидкость. — Живые мертвым уже ничем не помогут, а мертвые живым могут, так что никто на это не обидится, — я попыталась вдуматься в это. А у нас ставили свечи за упокой, поминки и всё тому подобное. Считалось, что живые всё-таки влияют на существование умерших на том свете. Это если верить в тот свет, конечно, чего не делал Джиён. Он верил только в то, что видел, как я поняла. — Если что-то подобное повторится, — начала я, сменив тему. — Если случится что-то серьёзное, я честно, правда, не хочу и не буду пытаться убить никого из вас. Я не смогу. Убийство — самое страшное, что можно сделать. — Сможешь, Даша, сможешь, — пронзительно посмотрел мне в глаза янтарно-карий взгляд, под которым я начинала ёрзать и теряться. — Ты мало здесь пожила, в Сингапуре, в этом мире, в реальности, суровой и беспощадной. Однажды, — кто знает? — когда будет выбор либо ты, либо тебя — ты поймёшь, что убить кого-то не так уж и трудно. — Лучше погибнуть, — покачала я головой, — Чем загубить свою душу, — ухмылка в ответ мне совсем не понравилась. Она была далека от его дружелюбной улыбки. Передернув плечами от странного холодка по спине, который образовывался, когда Джиён начинал на меня долго смотреть, я встала. — Сварить тебе кофе? — Сынхён вошел обратно, уже с распахнутыми веками и держась за голову одной рукой. — Не надо, я сам, — мужчина встал, похлопав по плечу вернувшегося товарища, упавшего на диван снова, только теперь в сидящую позу. — Принесу тебе что-нибудь от похмелья, не умри ещё раз тут. — Что-то меня не хило нахлобучило, — Сынхён откинул голову назад, потряс ей, потёр веки и переносицу. Джиён медленно ушел. — По-моему, я не выспался. — Ты так крепко спишь, — заметила я, устыдившись признаться, что приняла его за покойника. — Да, бывает. Пушкой не разбудишь, — мужчина опустил взгляд и увидел бутылку виски. Подтянул её к себе, изучал с минуту, гадая, употребить или нет, поморщился, отодвинул. — Хорошо мочевой пузырь работает не автономно, а заставляет подниматься и идти, — до меня дошло, что Джиён принялся журчать алкоголем только из побуждений активизировать друга. Хорошо же он его знал! Но мысль о том, что он не устроит достойные похороны тому, если с тем случится беда, меня не покидала. — Как считаешь, Джиён только женщин не ценит, или друзей тоже? — спросила я его. Сынхён остановил на мне немного изумленный, но потеплевший и образумившийся взгляд. Дурь выветрилась. — Боюсь, у нас с тобой разные понятия цены, стоимости и приоритетов, поэтому мне трудно будет объяснить тебе, что как на самом деле. — Попробуй. Я хочу понять вас, этот ваш образ жизни… не участвовать в нем — для себя я не могу такого принять, но понять — да, мне хочется, — я заговорила тише, поддавшаяся движению ладони Сынхёна указавшей, что надо говорить аккуратнее. Мужчина вздохнул. — Тут нечего особенно понимать. Это опыт, от которого ты либо умнеешь и становишься ушлым, либо ничего не осознаёшь, никаких уроков судьбы, и будешь стерт из-за глупости. Джи не верит в дружбу, но дружить умеет. — Так бывает? — удивилась я. — Говорил же, объяснить трудно, — Сынхён оглянулся назад, убедился, что никто не идет, и вернул внимание ко мне, закинув ногу на ногу, по-мужски, щиколоткой на колено. — У него был друг детства, с которым они выросли с малых лет. Они десять лет были лучшими друзьями, хотя Джиён был разгильдяем, а приятель его — пригожим и порядочным. У Джи девушки были, наверное, лет с шестнадцати, а этот вдруг завел первую после двадцати. Естественно, сразу любовь, всё серьёзно и тому подобное, разговоры о свадьбе. А тут выпал день рождения Джиёна. Он ожидал друга, а тот, заехав на вечеринку и вручив подарок, сказал, что не может остаться, потому что его девушка считает его компанию разпиздяями и блядунами, так что он должен держаться от них подальше или, по крайней мере, не задерживаться с ними, потому что они недостойны его общества. Несмотря на уговоры Джиёна, что нельзя вот так кидать друзей из-за слов новоиспеченной пассии, с которыми прошел полжизни, друг развернулся и уехал. Между ними появился конфликт, который только ширился, потому что приятель продолжал бегать на задних лапках перед невестой, теряя уважение Джиёна, в результате, когда они вышли на прямой разговор, тот сказал, что баба ему дороже, чем друг, ведь с ней же ему строить семью и жить всю оставшуюся жизнь (ну и любовь, естественно!), так что, если тот настоящий друг, то должен всё понять, принять и поддержать. Джиён понял, что ради пизды кидать друзей — низко, принял решение не восстанавливаться в университете, из которого его поперли за плохое поведение, потому что он начал буянить из-за всех этих событий, и поддержал мафиозную группировку, с которой и уехал в Сингапур. Друзей он завел новых, но ты же понимаешь, что дружить до того, как столкнулся с предательством — это одно, а дружить после предательства — совсем другое. — Но… почему он не попытался понять друга и поговорить ещё раз? — нахмурилась я. — Ты считаешь, это должен был делать Джи? С той-то стороны кукушечка от любви съехала, было не до воссоединения с другом. Да и разве осознают такие люди, что поступают неправильно? Никогда. — А… тот друг — он до сих пор женат на той девушке, ради которой бросил Джиёна? — Шутишь? — Сынхён усмехнулся, завертев в пальцах пустой бокал. — Они и не были женаты. Повстречались. Расстались. Потом у него были ещё девушки. Потом он женился, но на другой. Сейчас разведен. — А Джиён? Возненавидел после этого женский род? — поняла я, что ссора с лучшим другом сыграла куда большую роль в становлении его личности, нежели какие-то любовные страдания. — Да нет, с чего ты взяла, что он его ненавидит? — мужчина откинулся назад, выпустив бокал. — Скорее он просто перестал верить в неисчерпаемость людских чувств. Хотя, может и раньше не верил, просто получил визуализацию тайных подозрений о том, что подлец живет в каждом. — Но в нем же не жил до тех пор! — воспротивилась я. — Может, просто крепко спал? — захохотал Сынхён. И я подумала, что так и есть, вспомнив, как похож он был полчаса назад на нежильца. Иногда внутри нас что-то может быть как будто мертвым, отсутствовать, не жить, но выясняется, что оно всего лишь глубоко спит, настолько глубоко, что можно и не заметить это, но рано или поздно оно проснется, знать бы, как активизировать. Не значит ли это, что в каждом спит не только подлец, но и добряк? С одинаковой вероятностью в душе живет злодей и доблестный рыцарь, и нужно знать, кого ты будишь, и каким образом это делается. Со стороны лестницы появился Джиён, несущий на подносе три чашки: себе с кофе, Сынхёну с каким-то лечебным зельем, и мне с чаем. Мне приносит чай глава сингапурской мафии?! — Звонил Тэян, — поставил поднос на столик Джиён. — Надо с ним порешать кое-какие дела. Вечером заедет, — почему-то многозначительно посмотрел на меня Дракон, и я подумала, что этого мне ещё не хватало…