Манифик

На последней встрече он долго водил ее по своему дому, что-то рассказывал, совершенно не относящееся к делу, в конце концов она не помнила, как оказалась с ним в постели. Постель, к слову, тоже была, пожалуй, самым ярким сексуальным переживанием из всех, которые она испытывала до, а может быть, и после. А дальше он подарил ей Boucheron – маленькие золотые часы, которые потом чуть не стоили ей свободы.

Ей, недавней выпускнице юридического высшего учебного заведения, отличнице в уголовном праве, тогда даже в голову не закралась мысль, что такой подарок попросту был взяткой. На следующий день, когда она пришла на работу, ее непосредственный начальник с улыбкой сказал, что дело необходимо закрыть и сделать это в кратчайшие сроки, иначе информация о маленьких золотых часиках превратится для нее в большой ад на зоне с особым режимом.

Конечно же, дело закрыли. Ее начальник пошел на реактивное повышение по службе в другом отделе, а сюда иногда приезжал с инспекцией. У Дрозд же остались смешанные чувства: гадливость от себя самой, с одной стороны, и легкая, щемящая, до спирания дыхания, приятная тоска под диафрагмой – с другой.

Часы она отнесла в ломбард, не пропадать же добру, и слегка охренела от полученных на тот момент восьми сотен тысяч рублей. Ей все равно было не по статусу носить ту маленькую, неприметную для обывателя, но очень дорогую безделушку на руке.

Разбитая о голову несчастного бутылка дорогого виски и вспомнившийся экспириенс собственного неуправляемого, а точнее, управляемого другим поведения сейчас навел Виталину на мысль о том, что убийца мог быть таким же, но не в плане шарма и красоты рук с ухоженным маникюром, а в умении контролировать свои эмоции и проявлять их только тогда, когда может получить от этого то, что хочет, то, что задумал.

На это ведь способен далеко не каждый, если не сказать, что такое умение – редкий дар. Ведь большинство преступлений раскрываются только по той причине, что преступнику в какой-то момент помешали эмоции. Самый банальный пример – возвращение убийцы на место своего преступления, серийные тут тоже не исключение, а скорее наоборот. Что движет таким поступком? Конечно же, тревожность преступника, та эмоция, которая не позволяет человеку думать рационально.

Убийца хочет убедиться в том, что он не оставил на месте преступления прямых улик, которые на него укажут. И для него это может подтвердить только факт пребывания его на месте во время следственных действий. Потому опытные сыскари всегда переписывают всех зевак поголовно, а потом прорабатывают их, собирая на них информацию, потому что следаки знают: среди толпы наблюдателей может затесаться тот самый виновник события.

Если ее догадка верна и они имеют дело с человеком, который понимает и умеет контролировать свои эмоции, то ловить такого психопата можно долго, а поймать станет невыполнимой задачей.

– Во сколько часов произошло убийство, конечно, определить нереально, – вслух размышляла она. – Мы, точнее, наши коллеги имели дело с утопленником, а тут временной промежуток плюс-минус сутки, и то если в воде гражданин пробыл недолго.

Дрозд предложила допустить, что преступления совершены в один день. Понятно, в каком направлении от города. Понятно чем. Понятно, что человек, побывавший в квартире убитой проститутки, тот же, что и опустивший бутылку на голову бомжа. Вопрос: когда безопасней совершить убийство на открытом воздухе, на берегу реки, пусть и не в самом обозреваемом месте, но все же? Утром, по пути к женщине из анкеты, предлагавшей интим-услуги, или вечером – по пути домой?

– Я думаю, вечером, – обратилась она с предположением к своим помощникам, тем самым предлагая обсуждение. – Ведь если убийство проститутки запланировано, ее нужно было найти в анкете, созвониться, договориться, то убийство бомжа скорее нет? Что скажете?

Задав вопрос Семе и Саше, она вдруг повторила про себя последние слова о том, что преступник совершил спонтанное злодеяние. А ведь это значило, что контроль его эмоций гораздо выше, чем у среднестатистического человека: у нее, лейтенантов напротив и ее соседей по лестничной площадке, – но все же не такой великий, как ей сперва подумалось. Такое автоматически меняло тип задачи, которую Дрозд собиралась решить, потому перевела ее из разряда «невыполнимых» в «сложные».

– Что у нас по поводу бежавших из психиатрических клиник и специнтернатов? – наконец вернулась она к вчерашнему заданию.

Оба помощника несколько секунд молчали в замешательстве, наконец Саша осторожно спросил:

– А на какой вопрос отвечать – на первый или второй?

Дрозд поняла, что участвует в диалоге сама с собой, а ее лейтенанты являются только греческим хором – наблюдают и вовремя поддакивают. Она нетерпеливо выслушала их предположения о времени второго убийства, потому что про себя уже пришла к выводу и просто сделала заинтересованное лицо.