Манящий запах жареной картошки

— Женщина рассказала, с которой он жил. Официально-то не был женат никогда. Детей не имел. Она и позвонила сюда, в сельсовет. Сказала, что денег на похороны у нее нет, что если он кому нужен, так чтоб приезжали и из морга его забирали сами. Вот Иван и договорился с директором, чтобы выделили ему машину привезти Кольку. До Питера путь неблизкий. Выехали вчера утром, чуть свет, а сейчас скоро вечер…

Она опять замолчала, погруженная в невеселые мысли. Ушла на кухоньку и стала готовить незамысловатую деревенскую еду — картошку, огурцы, хлеб, масло, чай. Мы больше не разговаривали, но, казалось, чего-то ждали.

Наконец на улице раздался истошный собачий лай, и открытый совхозный грузовик показался на въезде в деревню.

— Привезли, наверное, сказала жена.

Меня ситуация раздражала. Я уселся пить чай, потом наносил воды в баню. Был уже поздний вечер, когда на улице снова началось движение. Жена вышла к калитке. По единственной асфальтированной сельской улице по направлению к кладбищу медленно катился все тот же открытый грузовик. За ним двигались несколько женщин, около десятка ребятишек бежали впереди грузовика. В стороне шли пять-шесть мужиков. Процессию сопровождали лаем собаки. Возле машины выделялась небольшая женщина в черном. Рядом с ней торжественно шел Иван, шагая неровно, с высоко поднятой головой. Женщины причитали. Жена с трудом узнала в идущей с Иваном старухе Колькину мать. Процессия скрылась за поворотом. Видно, хоронить поторопились из-за жары.

— Не стали, значит, до завтра ждать, — сказала жена.

Я вышел к ней за калитку. Мы постояли еще. Потом вернулись в дом. Она срезала в палисаднике пару лилий и поставила в вазу на стол.

Каким-то образом жена угадала мои мысли. Уселась в углу, поднеся к свету вложенные в целлофановое окошко своего портмоне фотографические карточки наших детей, перецеловала каждую и спрятала портмоне назад в сумку.

На столе оставался лежать раскрытый альбом. Я перевернул страницу и увидел свою жену — молодая, двадцатилетняя, она стояла с группой ребят на берегу широкой северной реки. Как раз рядом с ней, в группе одноклассников, неопределенно смотря куда-то вдаль, восторженно улыбался четырнадцатилетний пацан в капитанской фуражке и пионерском галстуке. Его лицо показалось мне смутно знакомым. Ведь и я был с ними тогда на этой экскурсии. Я же и фотографировал их своим стареньким «Киевом». Жене нужно было доработать тогда учебный год, и в конце мая, как тогда было принято, она повезла свой класс на экскурсию в Устюг.

День тогда выдался прекрасный. Облака, сверкая, плыли по ярко-синему, как на Севере бывает только весной, в мае, небу, зеленела трава на берегу, и хоть этого не было видно на старой черно-белой фотографии, я отчетливо вспомнил свежий порывистый ветер с реки, мерное течение огромной массы воды и ароматный дым нашего костра. Церкви монастырей стояли тогда без крестов, и купола были не позолоченные, а голубые, но величие русского города угадывалось вовсе не в скорбной поверженности веры, а в мощи камня, воды и ветра. Жене тогда хотелось похвастаться передо мной своими талантами, и она была необыкновенно красноречива. Она рассказывала ребятам о Дежневе и Хабарове, которые начали здесь свои жизненные пути, о Ломоносове, о его мужестве и силе, тяге к знаниям, вере в себя… Ребята окружили ее и слушали, кто внимательно, а кто по обязанности, некоторые же умудрялись по не изжитой до сих пор мальчишеской привычке тузить исподтишка друг друга или обмениваться оплеухами. И только этот мальчик стоял как завороженный, с прижатым к сердцу крепким кулачком, в чужой, оставленной кем-то в гостинице и отданной ему капитанской фуражке. Таким он и получился на моей фотографии.

Мы с женой тогда закончили в школе все ее дела, приняли в этом классе экзамены, отгуляли выпускной вечер, собрали документы и уехали навсегда. Половина ребят подались в район учиться дальше, кое-кто пошел работать, через два года их забрали в армию. Я подвинул к себе альбом и снова прошелся взглядом по их еще безусым юным лицам. И догадался, кто был этот мальчик с восторженным лицом, в капитанской фуражке, похожий на Ивана, того мужика, которого мы встретили утром возле кладбища. На фотографии рядом с моей женой стоял Колька, тот самый, который сегодня наконец вернулся домой.

Июль 1998 г.

ЖЕНСКАЯ ДРУЖБА