Был ноябрь. На мне была пижама, которую следовало бы спрятать еще в августе, но я укрывалась одеялом и не замечала, насколько на улице холодно, даже для Южной Калифорнии. Я написала Дженне сообщение, чтобы узнать, будет ли команда поддержки собираться перед завтрашней игрой, и тут в комнату заглянула мама, чтобы проверить, вытащила ли я утюжок для волос из розетки. Убедившись, что вытащила, она послала мне воздушный поцелуй и напомнила вынести утром мусор. Я ответила воздушным поцелуем и легла спать.
И тогда мне приснился пожар. Как пламя облизывало простыни, как его свирепые языки тянулись в воздух и подползали ко мне ближе. Даже во сне я ощущала, что сила выползает из моей груди. Я не могла пошевелиться. Быть может, и не хотела. Я чувствовала ее теплый поцелуй на своей коже, пульсацию в ладонях. Пламя знало мое имя, а я знала его секреты. Я не боялась, а общалась с ним, уговаривая подойти еще поближе. А проснувшись, почувствовала запах дыма. Меня разбудили чьи-то крики.
Открыв глаза, я не столько испугалась самого пожара, сколько того, что его вызвало.
С самого детства мама запрещала нам пользоваться камином. Не давала играть с бенгальскими огнями. И скрепя сердце позволяла зажигать свечи. Когда ей было двенадцать, в ее семейном коттедже случился пожар. Кто-то сбил бутановый светильник, из-за чего загорелась простыня, и весь дом вспыхнул как пороховая бочка.
Каким-то образом я нашла ее страх.
Нащупала его во сне. Не знаю как – может, потому, что она проверила утюжок для волос перед тем, как пойти к себе. Не знаю. Знаю только то, что это моя вина. Моя сила, мое проклятие… оно вытащило этот страх и подожгло весь дом, пока мы спали.
Я не помню, как сбежала вниз на первый этаж, где обнаружила Айрис. Отец пытался вывести нас наружу, а мама побежала за Кармен.
Я сопротивлялась. Вырывалась из его рук и царапала кожу ногтями, не переставая кричать, чтобы он позволил мне помочь.
«Это моя вина. Моя вина. Моя вина».
Вот что я кричала, порывисто втягивая пепел вместе с воздухом. Отец закинул меня на плечо и вынес на улицу, а потом поставил на влажную ледяную траву. Я схватила его за руки, ставшие скользкими от пепла и пота.
«Это я сделала!» – кричала я.
Он встретился со мной взглядом и все понял. На его лице не читалась злость. Или хотя бы удивление. Он даже не дрогнул, и это было куда хуже – то, как он всматривался в мои глаза и пытался подобрать слова. Это длилось лишь секунду, но казалось дольше. Папа просто погладил меня по щеке, а затем подозвал на помощь пожарника и, оттолкнув другого с пути, побежал обратно в дом.
Вырываясь из рук пожарника, я поскользнулась на мокрой траве и упала на колени. Подняв взгляд, увидела Иниго Монтойю перед кустами. Он был покрыт золой. Живой, но хромал. Его глаза стали совсем круглыми от страха, и он смотрел на меня так, будто знал, что все произошло из-за меня. Я – искра, которая подожгла весь дом. Он вел себя как животное, учуявшее хищника. Учуявшее опасность.
– Иниго! – позвала я. Медик поднял меня на ноги, а кот быстро убежал. – Иниго, мне жаль, – всхлипнула я, когда пожарник подхватил меня на руки.
Остаток ночи превратился в расплывчатое дымное пятно в моей памяти. Как мама кричала во все горло, выходя за пожарником, который нес обмякшее тело Кармен. Как папа сидел с Джеком и Айрис, покрытыми пеплом и укутанными в полотенца.
Медики доставили меня в машину «Скорой помощи» и осмотрели. Надели манжету тонометра на предплечье, прикрепили к пальцу пульсометр, надели на лицо кислородную маску. Ноги холодила простыня каталки, а мир снаружи кружился в хаосе.
«Они целы? Моя семья в порядке? С ними все будет хорошо?»
Эти вопросы будто произносила не я, мой голос истончился от дыма.
Никто не отвечал. Никто ничего не говорил. Медики поставили мне капельницу, поправили кислородную маску у меня на лице и принялись обсуждать мои жизненные показатели. Я знала, о чем думал отец, когда коснулся моей щеки. Это читалось в его глазах – он гадал, не явятся ли за мной смотрители. Случайно или нет, но я нарушила правило номер один и использовала магию перед ординарами. А еще накликала горе на свою семью. Это в тысячу раз хуже, чем смотрители.
Мне было почти плевать, придут они или нет.
Я села, заметив других медиков, которые везли к задней части «Скорой» каталку, ее колесики неприятно царапали асфальт.
И увидела лицо Кармен. Неизлечимо обгоревшее и изуродованное в пожаре, который я же и вызвала. В огне, который я создала. Мама запрыгнула в машину «Скорой помощи» и взяла мою сестру за неподвижную руку.
Неподвижную. Безжизненную.
Я это сделала и ничего не смогла контролировать.
Монитор надо мной издавал тоненькие бип, бип, бип, но я знала, что что-то в моем сердце умерло. Что-то изменилось, и исправить это уже нельзя.
Как только меня оставили одну, мои пальцы пришли в действие по собственной воле и, дрожа, вытащили катетер капельницы из вены. Я сорвала маску с лица, выскользнула из машины и побежала. Бежала так быстро, как только могла. По заднему двору. Через заборы.
Босая и полуголая.