Манящая тайна

Она с удовольствием повиновалась, экспериментируя и учась. И он наконец взорвался громкими стонами и начал сыпать ругательствами, повторяя ее имя и отчаянно цепляясь за кроватные столбики. А Мара дарила ему все, о чем он просил.

Она боготворила его.

Она любила его.

А потом поняла, что этого недостаточно. Что она и сама хочет того же. И остановилась.

— Почему?! — вырвалось у Темпла.

Тут Мара приподнялась над ним, широко развела ноги и подвинулась так, чтобы его плоть лишь слегка прикасалась к завиткам, прикрывавшим ее интимное местечко. То, которое она готова была ему отдать. То, которое никогда и никому больше не отдаст.

Темпла затрясло.

— Это же… О Боже! Мара!..

Она улыбнулась, раздвинула ноги еще шире, и плоть его скользнула в нежные складки.

— Любимая, ты такая влажная! — Он снова выругался, но его ругань показалась ей прекрасной. — И такая распаленная, такая красивая…

Она улыбнулась, опускаясь все ниже.

— Ты же меня не видишь. Так откуда ты можешь это знать?

— Я всегда тебя вижу, — ответил он. — Твой облик выжжен в моем сердце. Если даже я ослепну на всю оставшуюся жизнь, все равно буду тебя видеть.

Его слова отозвались в душе Мары с такой же силой, с какой ее тело откликалось на его. Она полностью опустилась на Темпла, и тотчас же у обоих вырвался вздох облегчения, а затем — громкий стон.

— Тебе не больно? — спросил он.

Мара покачала головой:

— Нет. — Это было восхитительно. — А тебе так удобно?

Он ухмыльнулся:

— Разумеется!

— Если ты не против, я начну двигаться.

Он засмеялся:

— Тут командуешь ты, любимая.

И она командовала, приподнимаясь и опускаясь, привыкая к давлению и то и дело замирая, чтобы насладиться положением под каким-то определенным углом. Необыкновенное удовольствие!

Темпл какое-то время позволял ей вести их обоих, шепча ласковые слова, поднимая бедра ей навстречу, когда она находила особенно удачные темп и ритм. Мара же, пьянея от ощущений, мысленно восклицала: «Чудесно, восхитительно!»

Но чего-то не хватало…

Его!

Да, ей не хватало его прикосновений, его взгляда… К тому же, она больше не хотела управлять им. То есть не хотела наслаждаться как бы в одиночестве — ведь Темпл не видел ее.

И тогда Мара наклонилась, сдернула с его глаз повязку и отшвырнула ее куда-то в сторону. Тотчас же пылкий взгляд Темпла устремился к ней, и он, поймав губами ее сосок, легонько его прикусил. Мара едва не лишилась чувств. Потрясающе!

Но он все еще держался руками за изголовье, и Мара с улыбкой сказала:

— Все, отпускай. Я твоя.

Он взял ее за бедра нежно и крепко, сразу задав идеальный ритм, поднимая Мару и опуская, меняя угол проникновения, давая ей возможность найти то движение, какое подарило бы особое наслаждение. И Мара начала раскачиваться на нем быстро и резко, закричав, когда его пальцы отыскали то самое потайное местечко, — о, это была чудесная пытка, восхитительная!

А Темпл смотрел прямо ей в глаза, и веки его все тяжелели и тяжелели. Упершись руками в матрас возле его головы, Мара прошептала:

— Только не переставай.

«Не переставай смотреть на меня».

«Не переставай двигаться во мне».

«Не переставай меня любить».

Он услышал все, что она не сказала вслух, и пообещал:

— Никогда.

Она же отдавалась незнакомому восторгу.

И ему.

Лишь когда она достигла пика восторга, Темпл позволил себе взять ее по-настоящему. Он с силой вошел в нее раз, другой, третий… И, содрогнувшись, выкрикнул ее имя, крепко прижимая ее к себе. А потом они долго лежали не разъединяясь, лежали без движения, пока их сердца не стали биться спокойнее.

Наконец Мара пошевелилась. В комнате стало холодно, и она задрожала в объятиях Темпла. Он накрыл ее плотным одеялом и, не выпуская из объятий, уткнулся носом ей в шею и прошептал:

— Я не могу тобой насытиться. Этим чудесным ароматом. Мне придется скупить все лимоны в Лондоне, чтобы больше ни от кого не пахло так же, как от тебя. Но дело не только в лимонах. Есть кое-что еще. Ты сама, Мара.

Эти слова согрели ее.

— Ты заметил, как от меня пахнет?

Темпл улыбнулся:

— Такое невозможно не заметить.

Какое-то время они лежали молча, и он поглаживал ее здоровой рукой по спине, словно благословлял, а она гадала: о чем он думает? Когда же наконец решилась спросить, Темпл сам нарушил тишину:

— А что, если я больше не смогу драться?

Его рука! Мара повернула голову и поцеловала широкую грудь любимого.

— Сможешь.

Однако он не успокоился.

— Что, если чувствительность так и не вернется? Кто я тогда? Кем буду? Ведь я перестану считаться непобедимым, если уйду с ринга. Перестану быть герцогом-убийцей. Чего же я тогда буду стоить?

Сердце Мары заныло. Он станет всем тем, о чем она всегда мечтала. Тем, чего всегда хотела.

Она приподняла голову.

— Разве ты не понимаешь?

— Чего именно?

— Ты гораздо больше, чем… все это.

Он поцеловал ее, и Маре отчаянно захотелось, чтобы он ей поверил. Она вложила в ответный поцелуй всю свою любовь и веру; когда же поцелуй закончился, прошептала:

— Темпл, ты воплощение всего самого лучшего на свете.

— Уильям, — поправил он.

— Да, Уильям, — шепнула она ему в грудь. — Конечно, Уильям.