Маньяк по субботам

— Ваш ригельный замок можно открыть морковкой. А с этим французским минуты три возни, пока не подойдет отмычка.

Шувалов растерялся.

— Я всегда был высокого мнения о русских умельцах. Значит, нашелся Левша, которому наши замки нипочем.

— Что сообщите вы, Верхов?

— Я живу на улице Мориса Тореза в большом доме. В квартире, кроме меня, жена, два взрослых сына. Я сам закрыл дверь на цепочку, когда мы ложились спать. Утром встаем — нет кота. Дверь закрыта, цепочка на месте.

— Форточка?

— Форточка открыта, но у нас восьмой этаж. Кот все-таки не идиот.

— Замок не поврежден?

— Никаких следов-царапин, или еще чего, на замке нет.

— Значит, тайна закрытой комнаты?

— Двери во все комнаты открыты, чтобы воздуху больше было, и — никаких шумов, никаких следов. Милиционер в нашем же доме живет. Пришел, посмотрел, ничего сказать не смог.

Дмитриев покрутил носом, откашлялся.

— У меня было так: утром ушел на завод, жена отправила старшего сына на работу, младшего в школу и сама пошла на фабрику. Младший пришел из школы, он в восьмом классе — дверь закрыта, кошки дома нет. Форточка тоже открыта, но кошка прежде туда никогда не лазала. Мы живем на Васильевском острове в старом фонде. Теоретически, она, конечно, могла выпрыгнуть, но, как сказал Верхов, кошка же не идиотка. Что об этом думать, я не знаю.

Ирина покосила глазом из-под челки на меня, записываю ли, и быстро, как выученный урок — видно, рассказывала не раз, — затараторила:

— Мы с мужем в разводе, но я ему полностью доверяю, у него есть ключи от квартиры, сын живет чаще у мужа, но приходит поиграть с кошкой. Я работаю в гостинице, ухожу на сутки и оставляю еду кошке на весь день. Утром я пришла с работы — кошки нет дома. Судя по тому, сколько съедено, она исчезла в первой половине дня, плотно поела и — исчезла. Сын приходил поиграть с ней, но не нашел и оставил мне записку с вопросом — где кошка?

— И тоже никаких следов?

— Никаких.

— Часто вы не ночуете дома? — спросил Грай Ирину.

Я думал, что она вспыхнет и надерзит. Но, видно, я плохо разбираюсь в женщинах.

— Иногда мне приходится ночью дежурить в гостинице. Часто езжу за город к подруге и остаюсь у нее. Тогда я прошу последить за кошкой соседку по лестничной площадке, оставляю ей ключи.

— Соседка не могла позариться на кошку?

— Не думаю, у них там полна коробочка, людям жить негде. К тому же я ее давно знаю, она часто помогает мне по дому… А почему вы спросили, где я ночую? Вы мне не доверяете?

— Я никому не верю, только фактам. Виновным может оказаться любой. Даже кто-то из вас.

— Неплохая догадка, — хмыкнул Верхов, — Стоило мне ради этого тащиться такую даль.

— Сколько русских голубых осталось в городе? — спросил Грай.

— Три, — ответил Шувалов, — Мой Елисей и еще две — у Копейкина и Молчановой. Вот наши адреса.

— Итак — для чего их воруют? Есть версия, что из них, по принципиальным соображениям, шьют редкостную по цене шубу.

— Я тоже слышал эту байку, — согласился Шувалов. — До какой моральней низости должен человек опуститься, чтобы пойти на это!

— Причем здесь мораль? — разозлился Дмитриев. — Кто-то получает шубу из уникального зверя, небывалой расцветки, с удовольствием носит ее и даже гордится ею: такая шуба — одна в мире! А на мораль и историю ему наплевать.

Верхов цинично усмехнулся:

— Мораль — дело переменчивое. Носим же мы шапки и рукавицы из собаки, а она тоже друг человека. На севере специально собак длинношерстных для шапок выращивают. Да и куда опускаться? Многие сейчас живут вообще без морали, главное — выжить. Любой ценой. Или разбогатеть. Тоже любой ценой.

— Вы несносны, Верхов, со своей демагогией, — стрельнула на него глазом из-под челки Ирина. — Я про это знать не хочу, мне противно. Не за этим мы сюда пришли, давайте делом заниматься.

— А вы слышали про так-то шубу? — спросил ее Грай.

— Да, слышала. Все кошатники говорят про эту шубу. Но это выдумка, анекдот.

— А вам, Ирина, пойдет такая шуба, — засмеялся Верхов.

Ирина дернула плечом и отвернулась.

— Другая версия, — продолжил Грай. — «Неизвестный», назовем его пока так, ворует кошек, чтобы стать монополистом на рынке.

— Ворованного кота невозможно выставить. Его лучше отравить! — не согласился Шувалов. — Я узнаю своего кота и скажу: «Отдай!» Кошачий мир тесен.

— А если станут продавать котят?

— Я узнаю и сына, и внука своего кота.

— Разве это возможно? — поинтересовался Грай.

— Узнают же лошадники детей от знаменитых рысаков и других коней по голове, крупу, ногам, копытам, по бегу… Так и я узнаю.

В Верхова словно вселился бес противоречия.

— Вы слишком хорошо думаете о людях, Александр Николаевич! Наши кошки еще не успели облагородить общество до такой степени. Ворованного кота можно продать через третьи руки в другой город и написать ему в карточку — родители неизвестны. Вот он и снова участник выставки. У вас останутся документы, у него будет кот. Идентифицировать кота невозможно. Как вы докажете, что это ваш кот? Даже если он вас узнает — это ничего не докажет.

— Я не верю в такую низость, — ответил Шувалов. — Скажите нам, Грай, как вы полагаете действовать, с чего начать?