Маньяк по субботам

— Вот ордер на обыск. Он побывал в воде, печать и подпись размыты, но он действителен. Можете позвонить в прокуратуру, вам подтвердят. Вам лучше сесть, гражданин Соснов.

Слово «гражданин» оглушило художника, он рухнул обратно, растерянно оглядывая окружающих. Никто не решался смотреть на него. Вое смотрели на шкатулку, которую я положил на белую скатерть, и на коробочки из-под кофе, которые по команде Грая выставлял на стол.

Грай взял наполовину расписанную шкатулку и протянул Онисову.

— Я не специалист, посмотрите, есть ли на миниатюре уникальная краска из пыльцы индийских бабочек. Хотя бы один мазок?

Онисов всмотрелся в миниатюру.

— Определенно сказать нельзя. Нужна экспертиза.

— А все-таки, на глаз?

— Если предварительно, на глаз, то вот эти блики на алом плаще, похоже, сделаны из пыльцы. — И добавил уже уверенней: — Не удержался все-таки, ворюга.

Баночки из-под кофе с краской Грай начал встряхивать и переставлять по столу. Одну из них приблизил к себе. Достал из кармана перочинный ножичек.

— Откроем эту баночку и посмотрим, что спрятано в краске. — Поковырял в краске ножичком и на скатерть упал потемневший от времени медный наперсток, закрытый крышечкой из красного дерева. Подцепил ногтем крышечку.

— Ирина, узнаете краску?

Искусствовед молча кивнула.

— Онисов, это тот наперсток?

— Это неправда! — взвизгнул Соснов. — Мне подкинули банку с наперстком, все подстроено! — и замолк.

В полной тишине вдруг громко всхлипнул Онисов:

— Мы с Веселовым не жалеем сил, ходим в эту профшколу, учим мальчишек любить красоту, учим рисовать, учим думать, любить корни. Да, они стараются, рвутся вверх. А как только запахло «зелененькими», готовы травить и душить друг друга. И это лучшие художнйки, на которых мы молимся… Господи, неужели после нас останется одно говно?! — поднялся, держась за стену, направился к выходу. Мне больно было смотреть на его разом согнувшуюся, стариковскую спину.

Майор Головатый, поддерживая раненую руку, подошел к растерянному хозяину и простуженным голосом просипел:

— Гражданин Соснов, уголовным розыском Автовского отделения милиции города Петербурга вы арестованы по подозрению в убийстве ваших коллег — Соснова-старшего и Людмилы Катениной. Сержант, возьмите под стражу арестованного.

Соснов сделал вид, что ничего не понял.

Сержант Григорьев снял с пояса наручники, оттеснил от арестованного своего начальника и гаркнул:

— Руки сюда!

Все в упор смотрели на Соснсва. Он медленно опустил голову и протянул руки. Раздались два легких щелчка, в доме художника лязгнули стальные браслеты.

Поезд из Иваново на Петербург уходит в десять тридцать утра. Ирина оставалась в поселке еще на три дня, а нам ночевать в Холуе больше не хотелось. Мы начали организовывать ужин на дорогу, но Борис и Владимир Катенины увезли нас к себе. Подходя к дому Владимира, мы невольно залюбовались павлинами его соседа Куливанова. Что ни говори — красивая птица.

Володина жена Галя накормила нас вкуснейшим борщом, сваренным в глиняном горшочке в русской печи, и гречневой кашей со шкварками в благодарность за то, что мы и дело справили, и ее муженька не втянули в историю, и не пришлось им ссориться с богатым соседом.

Борис Катенин, улыбаясь во все свое добрейшее лицо, принес откуда-то сверток. Развернул мешковину, и мы увидели потемневшую от времени, без ручки, русскую боевую, в зазубринах, саблю. Старое и грозное оружие.

— Вот, достал из дедова колодца. Видно, повоевала, погила чужой крови на своем веку, обороняя нашу землю. А в плену жить не захотела. Думаю, кто-то из нашего ополчения уходил от ляхов в черную годииу, дрался до последнего да и не отдал оружие иноземцам, сам смерть принял, а оружие в колодец бросил.

Борис перестал улыбаться, дурашливое лицо стало одухотворенным, возвышенным и даже показалось красивым. На вытянутых руках с поклоном протянул Граю саблю:

— Вы доброе дело сделали, возьмите на память о древнем русском поселке Холуе.

Шеф с таким же поклоном саблю принял. Вышло немного забавно. Но Грай поклонится и красному углу избы, в котором висели иконы под вышитым полотенцем да теплилась лампада. Голос Грая дрогнул, когда он ответил:

— Дай Бог, чтобы не пригодилась сабля. А уж если потребуется, то чтобы рука не дрогнула. Боевое оружие, защищавшее отечество, постараюсь не посрамить.

Володя Катенин неловко, словно стыдясь, сунул мне в руку завернутый в два листа бумаги ларец.

— Денег у нас с женой нет вашу работу оплатить. Вот ларец, на экспорт писал. Толкнешь в Петербурге. Глядишь, и оправдаешь поездку. Смотри, не продешеви, из молодых я теперь получше прочих стану.

Я улыбнулся и толкнул его в плечо кулаком:

— Ладно, не продешевлю, не из таковских.

* * *

Когда через день мы завтракали в своем старом особняке на проспекте Стачек, 126. то часто поглядывали в угол кают-компании, где грозно сверкал начищенными латами Жан де Аленкур. Вид у французского рыцаря был вовсе не шутейный, потом} что он держал в согнутой руке боевую саблю.

Я рассказал Бондарю, как справился с его заданием. Выслушав меня, старый моряк заметил: